Улан Далай

Он вышел из здания Дома Советов и, хрустя гравием, которым была засыпана площадь, направился в свой жилдом. Скорее почувствовал, чем увидел, как от торца Дома Советов отделились чья-то тень и захрустела с ним в унисон. Оборачиваться он не посмел. Понимал, что если кто и идет следом, то не бандит, не вор, не грабитель. Неужели и за ним установили круглосуточное наблюдение?! Задохнувшись от бессилия, не сел – рухнул на ближайшую скамейку. Преследователь бесшумно примостился рядом.

– Чагдар Баатрович? – прошептал незнакомец. Голос молодой, взволнованный. По выговору понятно, что калмык.

Чагдар скосил глаза на собеседника, но не узнал лица.

– Да, – тихо подтвердил Чагдар.

– Качугинов Дашкат, – представился собеседник.

– Качугинов с Зюнгара? – уточнил Чагдар.

– Из сто седьмого дома. Старший сын Модни.

– Не знал, что ты в Элисте.

– Я недавно. Взяли меня по комсомольскому набору после педтехникума, – парень коротко махнул рукой в сторону, где в барачном доме располагался местный ГПУ. – Писарем. Почерк у меня хороший.

– Ясно.

– Бежать вам надо. Вы в списках.

– В каких?

– Десять лет лагерей. План из Москвы спустили большой, – как бы оправдывался Качугинов. – Сто человек на расстрел, триста – в лагеря. Но прокурор наметил перевыполнить по обеим позициям. Жён вписывает.

– Хомутников куда попал? – Чагдар почувствовал, как дрожит голос.

– Его не тронут. Он же все стройки в Калмыкии курирует. Финансирование добывает из Москвы. Боятся, что без него все встанет.

– Понял.

– Операция начнется с пятого на шестое в ночь. Продлится четыре месяца. Сначала будут брать тех, кто по первой категории. По готовности дел.

Чагдар вдруг подумал: «А если это провокация? С чего бы парнишке так рисковать своей головой?» Вслух спросил:

– Что же ты себя так подставляешь? А ну как выследят тебя?

Дашкат приблизил к нему лицо и горячо зашептал:

– Если бы не ваш отец, меня бы уже и на свете не было. В голод он взял на хранение наши припасы. Ваш баз продразверстка не обыскивала. Потому и выжили. Я не мог не предупредить вас. Кто бы я был после этого?

Интересно, подумал Чагдар, скольких еще хуторян спас отец от голодной смерти, пользуясь неприкосновенностью хозяйства близких родственников партийного секретаря? А для скольких Дордже прочел погребальную молитву?

– Тяжелое испытание послала тебе судьба, парень! И ведь не соскочишь теперь! – задумчиво произнес Чагдар. – Держись! Не позволяй сердцу озлобляться.

– И к вам пусть судьба будет милосердна.

– Да будет так, – пробормотал Чагдар. – Ты иди, а я посижу пока тут, подышу.

После ухода недоброго вестника Чагдар долго собирался с силами и мыслями. Потом встал и пошел к дому. Голова кружилась, как у пьяного, ноги заплетались…

Что охрана вернулась на свое место у подъезда, почуял издалека – по знакомому запаху «Беломорканала». Странно, что не появились еще папиросы «Москва – Волга». Но, наверное, и не появятся. Легендарного руководителя строительства обоих каналов Семена Фирина после запуска судоходства обвинили в организации покушения на товарища Сталина. Об этом Чагдару тихо шепнул Хомутников. Оттого, видно, и хлопочет председатель ЦИКа об открытии все новых и новых строек в Калмыкии как гарантии своей неприкосновенности, вдруг пришло в голову Чагдару.

В подъезд входил, намеренно шатаясь. Пусть думают соглядатаи, что напился. Свет включать не стал. Открыл визгливую форточку и лег на плетеный половичок у кровати – на полу было прохладнее. В голове так пульсировало, что казалось, он все время бьется затылком об пол. Заснуть так и не смог. Пытался составить в уме расстрельный список. Больше пятидесяти человек у него не выходило. И ссыльный список тоже был неизмеримо короче трехсот.

Утром из зеркала шифоньера на него смотрел совершенно больной человек с запекшимися, растрескавшимися губами и серо-зеленым цветом лица. В приемную Хомутникова пришел к самому открытию, в восемь, небритый, неумытый, лишь слегка пригладив пятерней свои кудрявые не калмыцкие волосы. Про волосы его все шутили, мол, прапрадед Гончик, что воевал с турками, привез в качестве трофея турчанку, хотя в семейном предании ничего про это нет. Впрочем, не в традиции калмыков помнить женскую линию, кроме матери.

Мать часто снилась Чагдару. Особенно в тяжелые моменты. Чагдар всегда видел мать ясно, до мелких лучиков-морщинок в уголках глаз, до белесого шрамика на верхней губе, до оспинок на переносице – отец шутливо говорил про эти оспинки, что у его жены открыт третий глаз. Прошлой ночью мать не снилась потому, что не удалось заснуть.

Помощник Хомутникова Эрдяш, тоже из бузавов, уже сидел за своим столом, читал свежую «Правду». Мельком взглянул на Чагдара, поздоровался, почтительно привстав, снова сел.

– Еще не приходил, – предупредил, предваряя вопрос.

– Подожду, – сказал Чагдар, усаживаясь на стул у стены. – Что в новостях?

– Мадрид бомбят франкисты, японцы бесчинствуют в Северном Китае, Муссолини сближается с Гитлером, Гитлер заигрывает с финнами, а англичане фашистам потворствуют.

– А у нас?