Улан Далай

Однако встреча затянулась. Хамбо-лама дотошно расспрашивал Чагдара об обстановке в Калмыкии. Может, проверял, тот ли человек Чагдар, за кого себя выдает, а может, и впрямь не имел иных способов узнать, что там творится.

Что поразило Чагдара в старом настоятеле, так это почти неподвижная мимика при удивительно притягательном взгляде. Наполненные теплотой глаза жили отдельно от застывшего лица. Судя по страшно распухшим, похожим на слоновьи, ногам, хамбо-лама должен был испытывать сильную ревматическую боль, но ни на лице, ни в глазах это не отражалось. Однако недаром же он выбрал жить вне дацана, видно, не в состоянии был подняться на верхний этаж.

Чагдар очень тревожился, как встретит его хамбо-лама. Как ни крути, а они идейные враги: советская власть уничтожила все плоды подвижнической жизни Агвана Доржиева во имя распространения веры. Но за всю продолжительную беседу Чагдар ни разу не почувствовал ни напряжения, ни фальши в дружелюбно-ровном голосе старого настоятеля. А когда Чагдар процитировал наизусть по-монгольски строки из его «Забавных приключений», хамбо-лама растрогался, лицо расплылось в улыбке, но он тут же вслух укорил себя за тщеславие.

Добро на проживание в доме при дацане Чагдар получил. Получил и дозволение дожидаться приезда ламы-лекаря, деля комнату со своим земляком Куберлиновым.

Последний пригородный поезд на Ленинград уже ушел, когда беседа закончилась, и Чагдару предложили заночевать в доме настоятеля – большая честь. А рано утром Чагдар потихоньку поднялся и, не тревожа хамбо-ламу, поблагодарил ухаживавшего за ним монаха за гостеприимство и поспешил на станцию…

Еще издалека понял, что в дацане что-то случилось. Ажурные ворота, всегда запертые, были распахнуты настежь. Дорожка из ракушечника, ведущая к храму, вся усыпана узкими полосками из молитвенных складней. Обрамлявшие дорожку кусты акации смяты, некоторые вырваны с корнем. Нижние ветви деревьев, на которые паломники привязывали с молитвой разноцветные тряпицы, обломаны. Двери, ведущие в храм, заперты и опечатаны.

Чагдар выскочил с храмовой территории и побежал к жилому дому. Скользнул глазами по окнам – никого. Дверь в парадное раскрыта, подперта кирпичом. Перед входом валяются осколки фарфоровой посуды, обломки лакированного китайского столика… Вход в магазин тоже настежь. Чагдар заглянул внутрь. Занавески с окон содраны, все ящички выдвинуты, содержимое: порошки, лекарственные шарики, сушеные грибы и травы – высыпано на пол. Задняя дверь сорвана с петель.

Чагдар пробежал сквозь магазин во двор. Там царил хаос. Бочки, в которых засаливали на зиму рыбу, опрокинуты, по серебристым рыбьим тушкам ползали навозные мухи. Разломан и летний курятник. Ни одной курицы, ни одной индюшки, так поразивших Чагдара своими размерами, – только перья, налипшие на раздавленные яйца в опустевших гнездах. Поленницы разорены, дрова раскиданы по всей округе, будто кто-то играл ими в городки. Из флигеля вытащены деревянные чаны, в каких замачивали белье, днища пробиты брошенным здесь же топором.

– Мерзавцы! – сжав челюсти, процедил сквозь зубы Чагдар.

Чагдар видел в жизни большие погромы. Да что там погромы! Он видел выжженные дотла станицы и изуродованные тела, видел реки, несущие вздувшиеся трупы, и красные от крови снежные поля. Но то было в годы Гражданской, когда классовая ненависть взрывала людей изнутри и жажда мести пожирала остатки человечности. А теперь совсем другое время. Советская власть победила окончательно и бесповоротно, зачем же крушить мебель и давить яйца? Бессмысленное разрушение – вот чего Чагдар не мог понять и принять.

Да и последние монахи, которых отсюда забрали, – Чагдар никогда не видел более смиренных, более поглощенных внутренней жизнью людей. Они вместе копали огороды, ловили рыбу, плели корзины. Они были обыкновенные люди, всего лишь украдкой собирались на молитвы. Но чем эти молитвы могли повредить советской власти? Это же пустые слова, обращенные к несуществующим защитникам веры… Смешно, конечно, что далекие от буддизма окрестные жители приходили в дацан с подношениями и просьбами совершить защитную молитву от ГПУ для себя и своих близких. Но на что только не готов человек, когда ему страшно! Готов молить и Будду, и Аллаха, да хоть самого черта, лишь бы спастись. И наверняка молили. Но кто из них уцелел?