untitled

в 1991 году или распятый на бланке налоговой декларации пас-

хальный заяц (но даже Браун отказалась использовать в рожде-

ственском номере рисунок, изображавший Санта-Клауса, кото-

рый мочится на тротуаре).

Одним из главных достоинств Тины как редактора было то, что она видела американскую культурную иерархию такой, как

она есть — вовсе не иерархией вкуса, а иерархией власти, исполь-

зовавшей вкус, чтобы замаскировать свою подлинную сущность.

Но это же было и ее фатальной ошибкой на посту редактора: она

никогда не понимала и не принимала всерьез близкие отно-

шения журнала со старой иерархией. Да, все это было действи-

тельно смешно — too funny really, как говорят британцы, — та довер-

чивость американской культурной элиты, смехотворные разли-

чия между поп-культурой и высокой культурой и серьезность, с которой эта элита защищала свою бесценную цивилизацию

от атак снизу. Но то, что Тина и ее британские друзья за чашкой

чая просто называли «нью-йоркеровской фальшивкой», имея в

виду снобизм части старой гвардии, претендующей на защиту

стандартов, тогда как на самом деле они защищали лишь соб-

ственный статус, было малосимпатично, но не фальшиво. Ста-

рая система разделения на высокое и низкое была единственной

классовой системой, когда-либо существовавшей в Америке, и

многие люди действительно принимали ее слишком всерьез.

Это стало особенно очевидно во время «дела Роузэнн», став-

шего одним из ключевых моментов для Тины как редактора.

39

Готовя «женский выпуск» — Тина ввела практику тематичес-

ких выпусков, — она приняла рискованное решение пригла-

сить Роузэнн Барр и провести встречу с редакторами и журна-

листами в своем офисе в Лос-Анджелесе, чтобы обсудить воз-

можные темы спецвыпуска. Перед этим в журнале была опу-

бликована большая статья Джона Лара о Роузэнн, и читатели, не

видевшие ее шоу, могли судить о ее цивилизованности со слов

Лара. «Я люблю слово fuck, — заявила она в интервью. — Это и

глагол, и существительное, все вместе, и оно буквально напол-

нено чувством и страстью, понимаете, и негативной и позитив-

ной. И считается, что женщины не должны его употреблять, поэтому я употребляю его так часто, как только могу».

Роль Роузэнн в подготовке спецвыпуска была чрезмерно

раздута в «Нью-Йорк обсервер», который журналисты «Нью-

Йор

кера» заинтересованно читали, чтобы узнать последние

новости о других отделах своей же редакции, и публика сдела-

ла вывод, что Роузэнн будет «редактировать» женский выпуск.

Это привело в недоумение многих читателей, для которых со-

блюдение четкого различия между Роузэнн и «Нью-Йоркером»

означало сохранение их собственного места в культурной ие-

рархии. Эта новость также позволила «Нью-Йорк таймс» про-

вернуть трюк в стиле старого «Нью-Йоркера» — Морин Дауд

написала в своей желчной колонке: «Есть что-то неприятное в

этих попытках превратить раблезианскую скандалистку в иде-

ал феминизма».

Во время истории с Роузэнн уволилась журналистка Джа-

майка Кинкейд, заявив в интервью «Ньюс

уик»: «Посадите

меня в одну комнату с великой журналисткой, и я буду пол-

зать перед ней на коленях. Посадите меня в одну комнату с Роу-

зэнн, и меня вытошнит». Это спровоцировало Эллен Уиллис,

«агента» старого «Нью-Йоркера», пошутить в комментарии

40

для Village Voice: «Посадите меня в одну комнату с Джамайкой

Кинкейд, ползающей на коленях перед великой журналисткой, и меня вытошнит». Иэн Фрэйзер прислал заявление об уходе

по факсу из Монтаны, а потом дал интервью Морин Фрили из

«Лондон обсервер», в котором было несколько великолепных

перлов. «Она (Тина Браун) принесла в страну понятие “болта-

ющие классы”. Когда я первый раз услышал это определение, то подумал: о, черт! Подождите-подождите, я не хочу принадле-

жать ни к какому болтающему классу. Я лучше буду чернорабо-

чим». А вот еще одна фраза из того интервью: «Она сказала мне, что Роузэнн очень умна и оригинальна и что это нормально, если талантливый человек одновременно является и немножко

монстром. И я возразил ей: “Знаете что, Тина? Я тоже немножко

монстр. И я не собираюсь лизать задницу другим монстрам”».

Больше тридцати журналистов старого «Нью-Йоркера» рань-

ше или позже покинули журнал при Тине. Имена, ставшие си-

нонимами хорошего вкуса, остроумия и спокойной элегантно-

сти, были наспех накорябаны на картонных ящиках, в которые

они складывали свои вещи, уходя из редакции. Некоторые уво-

лились со скандалом, но большинство ушли печально и тихо, ис-

пытав жуткий страх оттого, что не попали в ближний круг вни-

мания Тины.

Решение уйти, принятое Джорджем Троу, имело для меня

самое большое значение. Он ко всему прочему был первым, кто

описал коммерческую культуру, позже внедренную Тиной в

журнал, в своем эссе «В контексте отсутствия контекста», опу-

бликованном в «Нью-Йоркере» Уильямом Шоном еще в 1980

году. В колледже Джорджа Троу читали самые продвинутые

люди, и, когда я приехал в Нью-Йорк, он был первым журнали-

стом, с которым мне хотелось познакомиться. Однажды мне

41

сказали, что он был на вечеринке в лофте, который я снимал