Уроборос. Проклятие Поперечника

— Во-первых, вам необходимо знать, что хранители, ожидающие вас, не имеют ни первичных, ни вторичных, можно сказать, вообще никаких, признаков пола: это вызывает шок, от которого трудно отделаться. По их внешности, сколько в неё ни всматривайся, невозможно понять мужского пола они или женского. Их четверо — разных возрастов: старик или старуха, мужчина или женщина, юноша или девушка, мальчик или девочка. Одеты во все белое, стиль унисекс, тканью закрыты все участки тела, кроме лиц, кожа необыкновенно гладкая, но не белая, как можно предположить, её покрывает ровный искусственный загар или, возможно, грим, на руках перчатки, глаза у всех крупные, ярко-голубые, словно светящиеся, черты лица у всех тонкие, правильные настолько, что это кажется неестественным. Роста все высокого, даже ребёнок, фигуры тонкие, ноги такие длинные, что, кажется, руки и голова приделаны к ним, а туловище убрано за ненадобностью. Цвет волос определить не удалось, потому что на головах у всех белые шапочки. Голоса у них нейтральные, ни туда, ни сюда, речь правильная, хорошо поставленная, не говорят и не делают ничего лишнего. Вообще у меня сложилось впечатление, словно они — какой-то оживший символ… Сравнить можно с крестом, христианским символом — все мы знаем, как он выглядит, деревянный, с распятым на нем человеком. Но, представьте, что он вдруг ожил и предстал перед вами — при чём не только Иисус, но и сам крест, они как будто одно целое. Так и с ними — впечатление такое же. Только никак не можешь вспомнить, какой оживший символ они из себя представляют… И становится немножко жутковато… Я вот что подумал: если вдруг предстанет перед нами оживший человекокрест, мы тоже забудем, каким он символом был?

— Хорош пургу гнать! — мне прекрасно была известна эта особенность Водова — отталкиваться в своих рассуждениях от какого-нибудь события или факта и уходить в такие дебри, что выбраться из них и понять, с чего всё началось — не представлялось возможным. Бывало, я поощрял эти его рассуждения, когда они помогали мне понять что-то достаточно сложное, не имеющее, как правило, прикладного значения, но в основном я старался вовремя их пресечь, чтобы он мне мозги не успел запудрить. Что же касается Хранителей, то я решил, что в их описании Водов тоже перегнул палку, отвлекся от темы и слегка преувеличил эффект, вызванный этими странными людьми, — почему-то мне не казалось, что они ввергнут меня в состояние культурного шока — максимум, обалдею немножко, так это только на пользу. — Пошли посмотрим, что там за червяки из-под земли выползли.

Всё-таки надо отдать должное Водову и его способности невероятно точно описывать некоторые вещи: вроде и преувеличит, и приукрасит, и приврет, а в итоге получается достаточно точная картинка — в белой комнате с ярким искусственным освещением, куда меня привёл этот усатый прохиндей, я столкнулся как раз с тем, о чем он меня предупреждал, во что я не поверил — с существами, вызвавшими во мне чувство, доселе неведомое, которое можно назвать культурным шоком. Запустив меня в комнату, Водов остался за дверью, плотно и практически бесшумно закрыв её: искусственное освещение, ровным плотным потоком исходящее от всего потолка, отражаясь от стен и пола, наполняло мягким светом всю комнату, стирая практически все тени, которым падать было, в общем-то, и не от чего — мебель полностью отсутствовала, — я внимательно всматривался в пространство перед собой, понимая, что где-то здесь находятся четыре человека, но их почему-то не видно. Водов бы, наверное, на это сказал: "Возможно, в комнате никто и не появился бы, если бы не ваше сознание, которое, уверив себя в существовании хранителей, создало их из пустоты". А ведь и правда — эти люди один за другим стали медленно появляться, начиная с лиц, удлинённых немного более, чем этого требовала гармония, потом — конусообразные головы, затянутые в белые шапочки или чехольчики, ну, и всё остальное, вплоть до обуви, тоже белой; их постепенное появление я, конечно же, объяснял обманом зрения, которое не сразу отделило от фона людей, одетых во всё белое.