Уроборос. Проклятие Поперечника

Почему-то страшно захотелось всё бросить: участок Дороги, занятый мной после ухода Лангобарда, странную работу, которую он мне оставил по наследству, — какой я к чертям Свидетель! Вот Лангобард был Свидетель! А я случайный прилипала. Бросить дом, выстроенный по моему заказу, выбраться из перьев ночи и броситься в пустоту очертя голову, чтобы мрак застилал глаза, а ветер открывал от меня клочки одежды и мяса до голого скелета, чувствовать себя медной наковальней Гесиода, — сколько он там полагал дней она будет падать до Тартара? — кажется, тридцать; захотелось растолкать всезнайку Курта, разбудить, если спит, воскресить, если умер, и спросить: "Гесиод считал что медная наковальня, сброшенная с неба будет тридцать дней лететь до Тартара? Где-то я об этом прочёл, но не запомнил точное число дней…" — эти дни, как сорок лет, которые евреи блуждали по пустыне в поисках земли обетованной, — символичны, обозначают целую вечность, — не может быть цифры, которая больше бесконечности, — а вот меньше может. Вот — бесконечность — минус один — равно — огромная цифра, но не бесконечная, как же ей, должно быть, обидно, — никому и ничему не может на свете быть так обидно, как этой несчастной цифре — огромной, но не бесконечной — именно столько дней потребуется медной наковальне, чтобы долететь до Тартара, и это будет чрезвычайно обидное число дней, которому не хватает до бесконечности всего одной цифры.

Выйти из дома в ночь — не то же самое, что сорваться с неё в бездну, падать медной наковальней Гесиода, надеясь когда-нибудь упокоиться — костями ли, прахом, пылью, атомами, частицами — на мрачных просторах Тартара, который представлялся мне дном Марианской впадины; я — крохотная былинка, упавшая на поверхность, — потихоньку тону — долго — очень долго — возможно, вся вода в океане успеет высохнуть, прежде чем я достигну его дна, — оно есть, кто-то до меня достиг его; из былинок, подобных мне, сформировался толстый осадок, когда-нибудь и я присоединюсь к ним, и мы будем лежать вместе, придавленные ко дну — вечностью и пустотой, одинокие и отстраненные — счастливые, с полным отсутствием каких-либо желаний и потребностей, не способные даже на то, чтобы стать меньше, чем уже стали.