Уроборос. Проклятие Поперечника

В Библиотеке мы проводили много времени, иногда по пол дня и даже больше, — Лангобард не ограничивался вверенной ему половиной, а обходил Библиотеку полностью, вернее, мы вместе обходили, — куда же мне было деваться? — не встретив ни одной живой души в лабиринте между стеллажами, Лангобард выхватывал первую попавшуюся книгу с полки, кидал её на журнальный столик, плюхался в кресло и, недоверчиво оглядев меня с ног до головы, первым делом объявлял:

— Это библиотека! Мы находимся в библиотеке. Запомни это раз и навсегда. Это не просто место, где, как я предполагаю, собраны все книги на всех языках, когда-либо написанные за всю историю человечества, куда любой желающий может зайти, чтобы в спокойной обстановке и тишине поразмышлять о смысле бытия, полистать книги и почитать понравившиеся… Но, самое главное, чем библиотека, несомненно, является в первую очередь — символом неразделенной любви! Бескрайнее море умных мыслей, запечатленных на бумаге, и все они — лишь слезы, упавшие из глаз человечества в океан одиночества! Запомни это.

Я кивал, демонстрируя сильное желание запомнить уже не раз сказанное в предыдущие разы Лангобардом, но он качал головой, сомневаясь в силе моего желания, и продолжал:

— Скоро сюда придёт женщина по имени Дама Б, которую я любил, люблю и буду любить всегда и которая, как это ни прискорбно, не любила, не любит и никогда не полюбит меня. Она обязательно сюда придёт, потому что это её обязанность: она, как и я, работает свидетелем дороги — на соседнем участке, примыкающем к моему. Четкой границы, отделяющей наши территории, не существует — от стены темноты до стены света, незримо она перерезает поля, леса, дорогу, город и, конечно же, библиотеку. Почему не установлена чёткая граница, не проведена какая-нибудь линия, не сделана демаркационная полоса? Думаю, в этом нет необходимости, потому что граница проложена здесь…

И Лангобард довольно жёстко потыкал пальцем в бок своего лысого черепа.

— А если уж здесь проложена граница, то никакой другой больше и не требуется. Дама Б избегает встреч со мной всеми возможными способами, она не только красива, но ещё и умна, хитра и очень изворотлива. На других участках границы перехватить её вообще невозможно, она ускользает. Лишь в библиотеке, куда ей, как и мне, приходится заходить по долгу службы во время обхода своего участка — не только для того, чтобы почитать книжки, — удаётся встретиться с ней, взглянуть на неё хоть одним глазком и даже, если повезёт, немного пообщаться.

Прекрасно мне было известно это общение: едва заслышав какой-нибудь шорох в Библиотеке, Лангобард мчался туда сломя голову, задевая кряжистыми конечностями стеллажи, так что множество книг, подобно испуганным птицам, вспархивало с насиженных мест и, трепеща крыльями страниц, падало на пол, составляя печальный шлейф неразделённой любви великана, суетливо топочущего и трясущего длинной взлохмаченной бородой, — в большинстве случаев тревога оказывалась ложной, но иногда Лангобарду всё-таки удавалось перехватить даму Б в каком-нибудь углу библиотечного лабиринта, откуда ей было не так-то просто выскользнуть, и — начиналось воркование! — настоящее курлы-мурлы — словно там голубь, распушив хвост, обхаживал голубку; тогда в обязательном порядке я шёл на этот звук, чтобы взглянуть на картину: в Лангобарде менялось всё — от голоса до фигуры, — слов разобрать нельзя было, все они сливались в сладкозвучную трель, почти соловьиную; и его тело скукоживалось, сворачивалось, складывалось, становилось почти стройным, — всё его существо, изнывая от неразделенной любви, буквально кричало: "Я люблю тебя! Я люблю тебя!"

Она же пребывала в напряженном недоумении — крохотное существо, — прямая его противоположность; когда я впервые её увидел, то именно так и подумал — вот живое существо, которое является прямой противоположностью Лангобарда: он огромный, она маленькая, он угловатый, она — наоборот, — бери любую характеристику, описывающую его, и найдётся противоположная, описывающая её; сходу и нельзя было разглядеть, насколько эта женщина красива, — это как увидеть изысканный узор на перьях быстро пролетевшей мимо птицы, — только вблизи, во время мгновенной и почти случайной её остановки, немного приоткрывалась завеса тайны, которой с таким рвением поклонялся Лангобард, но эти мгновения были настолько короткими, — вряд ли Дама Б была способна замирать хоть на секунду даже во время сна, — что её красота оставляла яркое послевкусие — ощущение непостижимости, неуловимости и недосягаемости. Судя по всему, возрастом она почти не отличалась от Лангобарда, но естественные недостатки, вытекающие из этого, исчезали под ретушью её невероятной подвижности, — ускользали от взгляда, оставляя на виду лишь то, что сами хотели оставить, поэтому даже в этом она была его полной противоположностью: он — старик, она — молодая женщина.