Усё

– Лучо разрезал холст, – ораторствует она. – Надо то же сделать с текстом. Разрежь текст и все всё увидят. Прорезь в тексте. Щель. Покромсай страницы. Изрезанные страницы, уцелевшие случайные куски текста. Натурализм – это волчья яма. Абсурдизм – лепет просветленного младенца. Уровень абстракции достиг абстракции. Искусство ускоряет отчуждение человека от самого себя. Слова, состоящие из букв, больше не предназначены для речи. Они давно утратили первоначальную функцию. Слова не служат коммуникации. Да здравствует телепатия! Слова как музыка. Слова как ноты. Помнишь, у Ионеску? Слова-игрушки. Давай слон будет стол. А нога будет сад. А небо будет кефир. И мглу назовем кухней!

Я слушаю в пол уха. Бедняжка начиталась авангардистов. Мне просто нравится тембр ее наполненного силой голоса. Не уверен, что верно передаю ее сумасбродную, льющуюся безумным потоком речь. Я слышу, как она попыхивает сигареткой, практически вижу, как она сидит за столом и крутит тонкими бледными пальцами стеклянную пепельницу, мое молчание говорит ей о моей полной интеллектуальной капитуляции.

– Не заканчивай предложений. Напиши роман. А потом убери половину строк. Или оставь только первые слова. Никто не узнает, что это роман. Никто не будет читать. Читать будет никто. Пустота станет твоим читателем!

– Гениально.

– Ты знаешь, мои половники покорили Рим.

– Поздравляю.

– Теперь их делают из хрусталя.

– Обалдеть.

– Конечно, вы, мужчины думаете, что женщина не может создать ничего серьезного.

– Это не так.

– С тех пор, как мы слегка ослабили патриархат, вы ненавидите нас еще больше.

– Не говори ерунды.

– Женщина может только говорить ерунду!

– Что на тебя нашло?

– Я прекрасно слышу эти твои интонации. Думаешь, это ты делаешь что-то важное? Пишешь свои жалкие наблюдения за жизнью? Про которые скажут: лучше бы этот зануда трахнул десяток баб?

– Вовсе нет. Я пишу философскую повесть о жизни японского рыбака.

– Лучше напиши о своей жизни русского мудака.

– Рит…

– Мудака! Мудака! Ты даже боишься современного языка. Какой ты писатель?

– Пиши сама, раз такая умная, – ответил я и выключил телефон.

***

Самолет приземлился на два часа позже. Крис сняла с ленты чемодан с далматинцами. Паша летел без багажа. У стойки регистрации попутчики обменялись телефонами «на всякий случай», фаранг помахал новой знакомой на прощанье и веселой походкой отправился в гоу-гоу на поиски спутницы жизни.

Тут Крис обнаружила, что ее никто не встречает. Озадаченная и напуганная она прижимала к бедру сумочку с крупной суммой наличных. Через пятнадцать минут ожидания пришлось позвонить в клинику.

– Хелоу! Ай эм Кристин Баштан. Нобади мит ми! Эйрпот. Ес!

Недоразумение скоро устранено. Они встречали пациентку в другом терминале. Через несколько минут перед ней стоял, улыбаясь, симпатичный азиат лет тридцати, с изумительным птичьим носом, хохолком и акцентом. Из приветственной трели Крис ухватила два слова: «клиник» и «туморОу».

Не умолкая, то и дело подтягивая мешковатые шорты, парень лихо выкатил чемодан с далматинцами прямо к высоченной, с треугольными листьями пальме и багажнику компактного черного джипа. На Крис навалился влажный, горячий и мягкий воздух Бангкока.

Ее волнистые волосы от влажности вздернулись, подпрыгнули и завились еще сильнее, так что к клинике она подъехала с химической завивкой поп дивы восьмидесятых.

«Отдохнуть не дали, отправляют на анализы», – пишет, подключившись к вайфаю.

Комната Крис находится на третьем этаже. Под ее балконом разгуливают два павлина. Но они не кричат, как обычные павлины, а поют голосами Каро Эмеральд и Дайаны Кролл. Из попугайных кустов, цветущих желто-оранжевыми цветками, доносятся звуки саксофона и фортепиано, но кто играет не видно. Садовые деревья, создающие полную иллюзию загородного ландшафта, роняют на землю ароматные, округлые плоды. Голод мучителен и сладок, как предвкушение любви. Перед операцией пациентам не дают есть. Манговое дерево тянет к окну головокружительно пахнущие ветки, по которым прыгает карликовая обезьянка с хвостом в виде вопросительного знака. Маленькое тонкое деревце, толком еще не подросшее, уже осыпано сочными и тяжелыми пятнами гранатов. В траве шныряют белые кролики. Под воздействием неизвестно чего они, подобно хамелеонам, меняют цвета с белого на голубоватый, зеленоватый или малиновый. Сквозь заросли дикой малины прет, как танк, здоровая перламутровая черепаха. Медсестры перекликаются между собой тонкими, звонкими голосами.

***

Каждый день в девять утра ко мне приходит Николай, здоровенный детина, он заполняет своим необъятным телом пространство ванной, удивительно, как он ухитряется там работать. Он скребет, стучит, долбит, выходит посыпанный пеплом, как город у подножия проснувшегося вулкана. Николай не обедает. Весь день он пьет кока-колу и курит «Кэмел». Когда я ухожу на работу, он включает «Ласковый май». Николай распечатал мне «договор». Там написано «ремонт ванны под ключъ».