Усё

Он меняет старую чугунную ванну на новую. Поднимает чугун и, как что-то невесомое, выносит в общий холл. Четыре узбека, напрягая тощие муравьиные жилы, тащат ванну из дома.

Я чувствую к Николаю доверие. Поглаживая новую трубу, он смотрит на нее с деловитостью мастера.

Бывают дни, когда у него нет вдохновения. Он сидит на унитазе и грустно пьет кока-колу. Я прихожу с работы, орет музыка, ни черта не сделано – Коля грустил.

Через три недели ванная превращается в дворец Майсура! Мозаика, люстры, ослепительный шик, непозволительная роскошь. Краны из платины. Дверные ручки – чистое золото. Идеально зачищенная плитка космического оттенка.

– Добавить бы надо, – мнется Николай.

– Но ведь «под ключъ», – напоминаю я.

– Электрика дополнительно…

Глупо спорить с великим архитектором ванн с глазами цвета кока-колы.

***

Павлин раскрывает пятнистый хвост и боль стихает. Боль – симптом и синоним жизни. У жизни много синонимов. У синонима девять жизней, а у человека только две. На завтрак груши в ананасовом соке. В саду распустились белые ирисы. Крис устраивается в цветке, как в кресле, и читает поэтический сборник серебряного века.

Окна палаты выходят на восток. Восход южного солнца исцеляет постоперационную агонию. Полдень осветляет глаза, волосы, а кожу делает бронзовой и упругой. В саду гуляют бронзовые канделябры.

По вечерам Крис отдается мечтам. Среди них есть невинные. Она пойдет в бассейн, в баню, сауну. Искупается обнаженной в пруду. Но в море пока нельзя. Море и нельзя – вещи несовместные. Но она будет вспоминать его зовущий шепот, душистые запахи южной ночи, теплый ветер, маленькие звезды, боль и страх растворятся в ананасовом соке, останутся в памяти ажурные крылья медсестер, желтые мандарины в салатовой траве, стрекозы размером с чайку и чайки размером со стрекозу.

Вечером в беседку заползла змея. Сестра! – Крис протянула к ней руки. Но та шмыгнула в кусты дикой малины.

Возле лица зависают изящные бабочки. Девочки! Куда вы? Я с вами!

Сверкая перьями и стразами, на балкон опустилась птица-феникс.

– Я лечу в Питер, – сказала она. – что-нибудь кому-нибудь передать?

– Спасибо, – ответила Крис, закрываясь ладонью от ослепительного сияния. – Меня тоже скоро выписывают.

Крис завела питомца. На подоконнике у нее живет саранча. Крис уверена, что это самец. Она надеется, что заколдованный злой колдуньей принц превратится в прекрасного юношу. Принц с аппетитом наворачивает хлеб, вымоченный во фруктовом соке. В Таиланде полно заколдованных принцев.

***

В Москве зима. А Крис на другой планете.

И все-таки удивительно, как устроено горло баклана. Как удается ему заглотить целую рыбу? Да здравствует натурализм. Крис огорчилась бы, узнав, что птицам не дают пойманную ими форель, их кормят рыбой подешевле, купленной на рынке.

– Я вылетаю туморОу! Встречай меня щами, хреном, бородинским хлебом и чесноком!

– Хорошо. А что такое туморОу?

– Завтра, дружище, завтра!

– А. Понял. ТумОроу.

– Нет, туморОу!

– Почему?

– Тут все так говорят.

– ТуморОу так тумороу.

– Что тебе привезти?

– Привези морскую черепаху. Я поселю ее в ванной. Она теперь выходит на берег океана.

Я купил соленых огурцов, рыжиков, квашеной капусты. Водки. Шампанское.

Как быстро летит время! Мелькают пятки пятниц. События одно за другим сменяют друг друга. Вот и Тема теперь женат. Они тихо поженились с Викой в Литве, без церемоний и банкетов.

– Поедешь в Англию?

– Вика должна учебу закончить. Свой заочный литовский институт. Зато теперь с визой в Европу нет проблем.

– И когда все это?

– Через год где-то. Я деньги коплю. Странная свадьба была. У нас в ту неделю даже секса не было.

Надулся. Похож на ребенка, которому не купили игрушку. Вокруг него летают две лазоревки. Мы давно не обращаем внимание на этих обнаглевших, вскормленных свиным салом пташек.

– Говорит, это из-за антидепрессантов.

– Фотография свадебная есть?

– Есть. Но она просила не показывать.

– А ты по секрету.

– Ладно.

Тема без пиджака. В петлице жилета роза. У невесты локоны, снисходительный взгляд пожирательницы сердец.

– А она у тебя толстушка, – говорю я.

– Да, поправилась из-за них. из-за антидепрессантов. А мне так больше нравится.

Он осторожно поворачивает крышку пластиковой бутылки, выпускающей тихий шепот, я ставлю перед Темой пивную кружку. Он расплывается в рассеянной улыбке. Потом тяжело вздыхает. У актрисы погибли рыбки, Семен Маркович умер. Она уезжала на несколько дней, а в доме отрубили электричество. Рыбки всплыли кверху брюхом. Актриса накрыла аквариум простыней.

– Это ужасно, Темочка! – Проклятое электричество! Я больше никогда не заведу рыбок!

– Ужас, – качает головой Тема, отхлебывая пиво, – такой рыбный суп. Пришлось это все доставать и убирать. У нее был шок. Она хотела, чтобы я ее утешил, но я вынужден был отказаться. Я верный муж. И потом там такая вонь. Я взял новый сорт на пробу. Эль. Как тебе?

– Неплохо.

Через минуту он забывает о неприятностях. У него новый клиент. Паку семнадцати лет.

– Семнадцать! Ты можешь себе представить? Рыбы столько не живут. Это невиданно! Вот такой. Смотри, я снял.

Листает фото пальцем.

– Ого!