– Это так, – согласился я. – А теперь ты должен хорошенько подумать, где его должно искать. То, что Бог – повелитель всего сущего – есть благо, является мнением, общим всем человеческим душам. Так как нельзя и представить себе ничего лучше Бога, можно ли усомниться, что тот, лучше кого нет ничего, является благом. Ведь разум с такой очевидностью свидетельствует, что благо есть Бог, что именно в Нем заключено совершенное благо. Если бы это было не так, то Бог не мог бы быть повелителем всего сущего, ибо с необходимостью существовал бы некто, превосходящий [Его] и заключающий в себе совершенное благо, и он бы должен был предшествовать Богу и был бы более древним, ибо все совершенное, конечно, предшествует менее совершенному[120]
. Вследствие этого необходимо избежать бесконечного аргумента и высказать утверждение, что высший Бог преисполнен совершенного блага. Но, как мы установили, совершенное благо есть истинное блаженство. Следовательно, обитель истинного блаженства должна находиться во Всевышнем.– Согласен и не могу тебе возразить.
– Но прошу тебя, – сказала она, – убедись, насколько свято и незыблемо утверждение о том, что Бог преисполнен высшего блага.
– Каким, – спросил я, – образом?
– Ты колеблешься, не зная, то ли Отец всего сущего получил высшее благо, которого Он преисполнен, извне, то ли Он обладает им от природы, и вследствие этого ты как бы считаешь, что у обладающего [блаженством] Бога и блаженства, которым Он владеет, разные субстанции.
Но ведь если ты предположишь, что блаженство обретено Богом извне, то неизбежно выше будет тот, кто его дал, чем тот, кто получил.
Однако мы с полным основанием утверждаем, что Бог превосходит все сущее. Если же такова Его природа, то противоречит здравому рассудку предположение, что Бога, Которого мы назвали началом всего сущего, мог кто-то создать. Разве можно связать столь противоречивые суждения? Наконец, то, что отличается от какой-нибудь вещи и противоположно ей, не тождественно тому, от чего, как мы полагаем, отличается. Таким образом, отличающееся по своей природе от высшего блага, не является им, и нелепо думать так о Боге, выше которого, как явствует, нет ничего. Ведь природа ни одной вещи не может превосходить свое начало, вследствие чего начало всего сущего по своей природе является высшим благом, – так, поразмыслив, следует заключить.
– Верно, – сказал я.
– Но высшее благо является блаженством, это уже установлено.
– Да.
– Тогда, – сказала она, – необходимо сделать вывод, что Бог есть блаженство.
– Не оспариваю, – сказал я, – ни предыдущих, ни этих твоих положений, и твои выводы согласуются с ними.
– Посмотри, – промолвила Философия, – отсюда вытекает, что два высших блага, которые суть различны, не могут существовать. Ясно, если блага различаются между собой, то каждое из них не есть другое: вследствие чего ни то, ни другое не может быть совершенным, поскольку в каждом недостает другого. Несовершенное же, конечно, не может быть высшим благом, а поэтому невозможно одновременное существование двух высших благ, отличающихся друг от друга. Но мы вывели, что Бог есть блаженство и высшее благо. Отсюда с необходимостью вытекает, что само высшее блаженство есть не что иное, как высшая божественность.
– Нет истины, – подтвердил я, – более доказанной и более достойной Бога.
– Сверх этого, – сказала она, – как это было принято у геометров[121]
, которые для доказательства теорем выводили нечто, что они называли πορίσματα, и я вознагражу тебя как бы коронным выводом (corollarium). Поскольку обретение блаженства делает людей блаженными, блаженство же есть сама божественность, значит, обладание божественностью делает [людей] блаженными, это очевидно. Но так как следование установлениям справедливости делает [людей] справедливыми, мудрости – мудрыми, то с необходимостью вытекает, что те, кто приобщился к божественности, становятся богоподобными. В каждом, обретшем блаженство, заключен Бог, и, хотя Бог един по природе, ничто не препятствует многим приобщиться к Нему.– Прекрасно, – сказал я, – и ценно то, что ты называешь лоргарата, или (corollarium).
– Но нет ничего прекраснее того, что велит разум присоединить к вышесказанному.
– Что же именно? – спросил я.
– Состоит ли блаженство, как кажется, из многих благ, которые соединяются, оставаясь различными, в единую субстанцию блаженства, или, может быть, существует в благах нечто, в чем заключается сущность блаженства и от чего действительно зависят все другие [блага]?
– Я не совсем понял и хочу, чтобы ты объяснила это.
– Разве мы не посчитали благом блаженство?
– Да, сочли его высшим благом, – ответил я.
– Допустим, что это же присуще всем благам. Ведь блаженство есть еще, как мы решили, и полный достаток, наивысшее могущество, и уважение, и слава, и наслаждение. Что же? Все это – слава, достаток, могущество и другие как бы являются частями блаженства или они соотносятся с благом как с некоей вершиной?
– Понимаю, что ты предлагаешь исследовать, но желаю услышать решение от тебя самой.