«Как-то бродя по парку в Кисловодске, я услышал звуки марша из «Весёлых ребят» и хор детских голосов. Я машинально повернул в ту сторону и остановился в удивлении: на эстраде играл симфонический оркестр, а зрители – огромное количество ребят, наверное, не менее семисот, – дружно и с азартом ему подпевали. Я стоял зачарованный.
Вдруг мальчик крикнул: «Дядя Утёсов!»
Ребята сорвались с мест, как ураган. Перепрыгивая через скамьи налетая друг на друга, они бросились на меня и повалили наземь… В голове мелькнуло, что я близок к смерти, что я задохнусь под тяжестью детских тел, и передо мной уже начали прощально проноситься интересные моменты из моей жизни…
Подоспевшие взрослые «откопали» меня в полубессознательном состоянии.
Всю ночь потом мне мерещились ребята, которые ползали по мне, душили в объятиях и горланили: «Дядя Утёсов!», «Дядя Костя!». И я ещё долго обходил стороной мало-мальски значительные ребячьи скопления».
Глава 5
«Выступает хороший артист»
В первые годы работы с джазом проявилась приверженность Леонида Осиповича к блатному фольклору. Почему песни такого пошиба нравились зрителям. Утёсов исполнял их в разных аудиториях вплоть до правительственных концертов и всегда с успехом. Как-то на приёме в честь лётчиков-героев, перелетевших в через Северный полюс в Америку, ему пришлось исполнить "С одесского кичмана" на "бис" три раза!
Очевидно, здесь имелся эффект "запретного плода", зрителей привлекала самостоятельность подобных произведений, идеологическая незашоренность, свобода от официозных указивок. Однако оригинальные слова и музыка тоже играли свою роль. При этом Утёсов не воспевал романтику преступного мира. Содержанию песен он придавал ироническую окраску. Зачастую в подобных песнях его привлекала лишь мелодическая сторона и тогда он заказывал поэтам новые слова. Скажем, его многолетний соратник В. Лебедев-Кумач написал на мотив "Мурки" совершенно безобидную песню "У окошка":
Другой специфической краской его творчества тех лет было стремление использовать в музыке джаз-оркестра мелодии народов нашей страны. Тут Леонид Осипович с точностью локатора находил среди россыпей народного творчества близкие по духу произведения и органично включал их в музыкальную палитру своего джаза. Он любил повторять, что, если американский джаз вырос из негритянского фольклора, то почему бы советскому на мотивы, существующие у народов СССР. И следовал этому принципу. Например, вторая программа "Джаз на повороте" состояла из рапсодий, написанных И. Дунаевским на темы украинских, белорусских, армянских и еврейских народных песен.
В 1936–1938 годах председателем Комитета по делам искусств был некто П. М. Керженцев. Однажды днём Леонид Осипович повстречался с ним на Кузнецком мосту.
– Слушайте, Утёсов, – недовольно произнес чиновник, – мне доложили, что вы, вопреки моему запрету, продолжаете исполнять блатные песни. Если я ещё раз узнаю о том, что вы поёте всякие там "Гоп со смыком" и "С одесского кичмана", вы лишитесь возможности выступать.
Сказал и пошёл дальше.
Буквально на следующий день оркестр Утёсова выступал в Кремле – в сборном концерте в честь выпускников военной академии. Репертуар был довольно выдержанный. Однако после выступления к Леониду Осиповичу подошёл распорядитель и попросил его исполнить песни вроде "Мурки" и "С одесского кичмана".
– Нам это петь публично запрещено, – предупредил артист.
– Сам просил, – многозначительно сказал распорядитель, кивком показав на сидевшего в зале Сталина.
Утёсов и его партнеры вновь вышли на сцену и к всеобщему восторгу собравшихся выдали, как говорится, по полной программе…
Назавтра Леонид Осипович вновь повстречал на Кузнецком Керженцева и признался, мол, снова исполнял то, что он запретил.
– Что вы себе позволяете! – резко выкрикнул Платон Михайлович. – Почему нарушаете мой приказ?!
– Не мог отказать просьбе зрителя, – с виноватым видом ответил Утёсов.
– Какому такому зрителю не могли отказать, если я запретил?!
– Сталину.
Керженцев повернулся и быстро пошёл прочь.
*** Платон Михайлович откровенно не любил эстраду, считал её третьесортным искусством.
Однажды при встрече Утёсов сказал ему, что Ленин был другого мнения об эстраде.
– А откуда вам известно мнение Владимира Ильича по этому вопросу? – сразу насторожился номенклатурщик.
Леонид Осипович рассказал, что в воспоминаниях Н. К. Крупской написано о том, как во время французской эмиграции они часто ездили на Монмартр слушать Монтегюса – известного куплетиста и шансонье. Ленин очень ценил этого артиста.
– Но вы-то не Монтегюс, – усмехнулся Керженцев.