Утоли мои печали

Пришлось снова сделать несколько упражнений для успокоения и прочитать молитвы. И, уже собравшись, одевшись-накрасившись, прихватив с собой подарок и плетеную корзину с багетами и булками, что она напекла для банкетного стола, у самой двери из дома Марьяна глубоко вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула…

И в этот момент перед ее мысленным взором самым неожиданным образом возникло лицо Григория, который смотрел на нее немного строго и сочувственно одновременно. И в тот же миг на душе стало спокойно.

– Значит, так надо! – твердо сказала она себе вслух и решительно вышла за порог.

– Я могу сказать, кто убил Петра Акимовича, – произнесла она ровным голосом.

Ну, вот он и настал момент ее обвинительной речи.

– То есть вы хотите высказать свою версию? – спросила иронично Алевтина Петровна.

– Нет. Не версию, – тем же спокойным тоном ответила Марьяна и начала объяснять: – Я точно знаю, кто это сделал и как. В среду, когда за обедом вы принялись обвинять Григория, был момент, который заставил меня кое-что вспомнить про тот трагический день, в который умер Петр Акимович. Кое-что, о чем я давно забыла, но что являлось важнейшей деталью совершенного преступления. Мне было тогда тринадцать лет, и меня ждали на речке, но требовалось помочь маме и бабушке, они готовили пирожки и салат для банкета, а мне надлежало все это носить в усадьбу. И я ужасно торопилась выполнить все поручения как можно быстрей, отделаться от всех этих хлопот и сбежать к друзьям.

– И к чему этот экскурс в ваши воспоминания? – раздраженно прервала ее Валентина.

– К самому важному, – продолжила Марьяна, – к совершенному преступлению. Так вот. Поскольку я спешила, а пироги требовали к себе бережного отношения, то я носила их через распахнутую калитку между нашими участками, а вот возвращалась с пустой корзиной через лаз в заборе. Лаз этот состоит из трех досок, не закрепленных нижними гвоздями, легко отодвигающимися в сторону. Когда и кем он был сделан, я понятия не имею, но обнаружила я его, когда мне было лет семь. Забор у нас высокий, и я свободно проходила в этот лаз и в семь лет, и в тринадцать, поэтому пользовалась им. Находится этот лаз с вашей стороны в самом заросшем и непроходимом месте: там, где плотно-плотно растут разные елки: высокие, средние, совсем маленькие. Это по прямой метрах в двадцати от задней двери дома, через малую веранду, что ведет в кухню. Вообще-то туда никто не забредает, но я обнаружила в том месте небольшой пятачок прямо возле забора, ну, наверное, метра полтора в диаметре, на котором ничего не растет, но он весь засыпан хвоей от елок, стоящих вокруг, и на нем очень удобно сидеть. Я там частенько отсиживалась, когда мы играли в прятки, и никто никогда меня не находил.

– Думаю, с нас вполне достаточно лирических воспоминаний о вашем счастливом детстве! – с некой брезгливостью в тоне, громко и недовольно перебила ее на сей раз Алевтина.

– Цыц!! – грозно рявкнула Глафира Сергеевна и припечатала хлопком ладони по столу: – Заткнись и молча сиди! – И добавила «огоньку»: – Или это ты убийца и пытаешься помешать ей назвать тебя?

– Мама! Что ты говоришь?! – возмутилась беспредельно Алевтина.

– Да то и говорю! Кому сейчас поперек горла то, что девочка объясняет? А? Дошло? – И обвела суровым взглядом притихшую семью. – Может, еще кому хочется, чтобы она замолчала? Может, сами признаетесь? Нет? – И, не услышав желающих облегчить душу, приказала: – Тогда сидите и не мешайте девочке рассказывать! – И почти нежно на фоне только что прогремевшей отповеди, распорядилась: – Продолжай, Марьяша.

– Со стороны же нашего участка так же по прямой выходишь к задней двери дома, ведущей в кухню. И получалось, что я экономила минут пять, может, десять, ну, мне-то казалось целую уйму времени, вот и лазила. У забора с нашей стороны папа высадил живую изгородь из тисов, они вроде бы и плотно друг к другу стоят, но я между ними легко проходила. Так и получилось, что со стороны обоих участков это место полностью закрыто, его совершенно не видно. Отдав очередную порцию пирожков, я побежала к лазу и вдруг увидела на моем месте, на том самом пятачке у забора, человека, который стоял на коленях и возился с чем-то. Я сначала не поняла, что он делает, но почему-то подумала, что нехорошо ему мешать, может, у него свои тайны какие…

Но ей стало ужасно интересно, что же такое он там делает, и Марьяна с максимальной осторожностью переместилась чуть правее, за совсем маленькую, но очень густую елочку, и так извернулась поудобней, что нашла замечательную позицию, с которой теперь было очень хорошо видно и самого человека, и все, что он делал. А делал он такое, что она сначала затаила дыхание, во все глаза наблюдая за его действиями, а потом, когда заболело в груди, вспомнила, что дышать-то все-таки надо, и тихонько-тихонько выдохнула.

Человек, затянув предплечье брючным ремнем, делал сам себе укол в вену.