Утомленные вином

Позже друзья вспоминали, что никогда не видели Бодлера таким веселым, как в те дни.

Сам он свое веселье объяснял «жаждой разрушения и желанием испытать чувство не только жертвы, но и палача».

Однако из этого вовсе не слудет, что Бодлер был самым настоящим революционером.

Отнюдь!

Как и женщины, революция привлекала его, прежде всего, тем, что казалась ему «выходящей из нормы и безудержной».

По сути дела, он и здесь оставался самим собой: художником, легко поддающимся новым увлечениям и мало озабоченным смыслом тех исторических событий, свидетелем которых ему было суждено стать.

Надо полагать, что в революцию его привели все те гуманитарные принципы и сочувствие к рабочему классу, которые он приобрел за время скитаний по самым бедным и грязным предместьям Парижа.

И не случайно его лучшие стихотворения «Душа вина», «Пирушка тряпичников», «Сумерки», «Рассвет» и некоторые другие написаны именно в бурный период конца 40-х годов.

Нельзя сбрасывать со счетов и то озлобление, которое поэт против буржуазии и правящих классов.

Именно это озлобление и поставило его с оружием в руках во главе толпы, которую он призывал разрушить дом генерала Опика, его отчима.

Одновременно с участием в уличных движениях Бодлер пытался служить демократическим идеям в качестве редактора революционного издания, выходившего в 1848 году в Париже.

Но светлым мечтам не было суждено сбыться.

Часть вождей демократии погибла, многие бежали за границу, было среди революционеров и немало таких, кто сдался, или встал на сторону реакции.

Да, говоря откровенно, кроткий и, скорее, созерцательный, нежели действенный по своей натуре поэт был далек от всевозможных боев и сражений.

И было неважно, где они разворачивались: на улицах и баррикадах или на страницах газет.

И очень скоро с Бодлером случилось то, что и должно было случиться: пресытившись «выходящим из нормы и безудержным», он почувствовал усталость и пустоту.

На какое-то время одиночество поэта было скрашено сочинениями знаменитого американского писателя Эдгара По, которым Бодлер увлекся в середине 1840-х годов.

Судя по всему, Шарль чувствовал в не совсем здоровом психически По родственную душу и любил его доходившей до болезненного обожания любовью.

Он переводил его с 1846 года до самой смерти.

Как считают многие критики и знатоки американского поэта, по своей верности подлиннику и мастерству перевода Бодлер являлся его лучшим переводчиком.

До какой страстности доходила его безумная любовь Бодлера к По, видно из его дневника последних лет жизни, где наряду с покойным отцом он считает дух Эдгара По своим заступником перед Высшим Милосердием.

Правда, что именно скрывалось под этим пышным понятием, так и осталось неизвестным.

В 1857 году во французской печати стали появляться «Стихотворения в прозе» Бодлера.

Это был ряд свободных, не связанных сюжетом, миниатюр.

«В общем, — признавался Бодлер в одном из писем, — это те же „цветы зла“, но гораздо более свободные, детализированные, насмешливые».

«Стихотворения в прозе» были восприняты как новое слово во французской лирике.

Так оно и было, поскольку именно в них было в полной мере воплощено бодлеровское понимание прекрасного как таинственного, шокирующего и дерзкого.

Летом того же года Бодлер опубликовал свой главный и едтинственный сборник «Цветы зла».

Он долго колебался, прежде чем опубликовать их.

Идеалом Бодлера была свобода, обособленность от людей и желание удивить их несходством с собой.

И, конечно же, та самая красота, которая, будучи облеченная в мечту являла собой полный отрыв от действительности.

Именно поэтому все его ощущения казались противоположными тем чувствам, которыми жили обыкновенные смертные.

Природа этих ощущений лежала в глубочайшем пессимизме поэта, его презрении ко всему пошлому и отрицании действительности.

Отсюда шла и прогизывающая все стихотворения сборника «Цветы зла» так беспощадно выставленная напоказ откровенность автора, изобиловавшая самыми неожиданными признаниями, независимо от их моральной природы.

По большому счету это был даже не сборник, а самая настоящая книга-исповедь.

«В эту жестокую книгу, — писал он в одном из свих интимных писем, — я вложил всю мою мысль и сердце, всю мою нежность и ненависть, всю мою религию…

И если бы я написал противоположное, если бы клялся всеми богами, что это произведение чистого искусства, обезьянства, жонглерства, то я лгал бы самым бесстыдным образом!»

В «Цветах зла» перед читателями представала отварительная изнанка жизни, показанная без прикрас и вследствие этого в высшей жизни неприглядная.

Более того, такие стихи, как «Падаль», «Пляска смерти», «Литании Сатане» и некоторые другие являли собой самый настоящий вызов как самому обществу, так и его морали.

И Бодлер, надо отдать ему должное, добился своего: его стихи и раздражали, и отталкивали читателей.

Они могли не нравиться, но равнодушными они не оставляли никого.

Особенно так назывыаемую добропорядочную буржуазную публику, которую в буквальном смысле шокировали практически слившееся в «Цветах зла» в единое целое непристойность и богохульство.