Утомленные вином

Чтобы не быть рабами, которых терзает время, опьяняйтесь, опьяняйтесь непрерывно!

Вином, поэзией или добродетелью, чем угодно».

Так что за тягой поэта к наркотикам и вину стояла целая философия.

Да, это были пороки, но именно они стали для поэта посредниками между отвратительной действительностью и слиянием с вечностью.

— Увы! — говорил Бодлер, — пороки человека… несут в себе доказательство… его жажды бесконечного; все дело лишь в том, что это такая жажда, которая то и дело ошибается дорогой. Именно в этом искажении чувства бесконечного лежит, на мой взгляд, причина всех наших преступных бесчинств…

«Плоть мира», порочная, грязная и готовая в любой момент перейти в стадию разложения, вызывала у него отвращение.

Именно поэтому он страстно искал тех самых «необыкновенных» ощущений, в которых не только бы сливались бы «преходящее» и «вечное», но и был возможен прорыв из одного измерения в другое.

«Цветы зла» произвели ошеломляющее впечатление, поскольку ударили по всем.

Правительство приняло решение уничтожить «Цветы зла», а Министерство внутренних дел возбудило против автора и его издателя уголовное дело.

Бодлера обвинили в оскорблении общественной нравственности и богохульстве, а издатель в пособничестве.

Шесть стихотворений были изъяты из книги, автор и издатель приговорены к крупным денежным штрафам.

Поэт чувствовал себя уничтоженным столь, как ему казалось несправедливым осуждением его книги.

— Разве актер, выступающий на сцене, — с горечью восклицал он, — ответствен за роли преступников, им изображаемых? Не имел ли я права, даже не был ли обязан с наивозможным совершенством приноровить свой ум и талант ко всевозможным софизмам и видам развращенности своего века?

Но, как это часто бывает, нападкти на поэта только способствовали его популярности.

И Бодлер выпустил новое издание книги, заменив запрещенные стихи другими, такими же откровенными и сильными.

Многих интересовало, каким образом выходец из добропорядочной семьи докатился до сочинения таких омерзительных стихов.

Ответа они не нашли и объяснили всю вылитую на страницах «Цветов зла» горечь неуравновешенным характером поэта и неумеренным потребление вина и наркотиков.

Находил он свой рай и тогда, когда писал стихи.

— Всякий поэт, — говорил по этому поводу сам Бодлер, — в силу своей природы, осуществляет возврат в утраченный Эдем…

И именно поэзия была для Бодлера главным искусственным раем.

И именно поэтому он видел единственный способ уйти от пошлости мира в мечте, которую так хорошо подогревали наркотики и вино.

Та самая шафранно-опийная настойка, которую врачи прописали ему от болей, вызванных прогрессирующим сифилисом, разрушала его, но и помогала в творчестве.

— Куда угодно, куда угодно! — восклицал он. — Лишь бы прочь из этого мира!

И наркоткики как нельзя лучше помогали ему в этом.

В 1860 году Бодлер издал книгу «Искусственный рай», в которой рассказал о том, как наркотики действуют на человека.

«Употребление „зелёного варенья“, — писал он в своей знаменитой „Поэме о гашише“, — втягивает человека в некое безудержное веселье.

Это веселье вскоре сменяющееся приятным оцепенением, а затем — лихорадочной активностью воображения.

И именно это позволяет этому человеку прожить несколько жизней за час, после чего он изнемогает, чувствует себя разбитым, плавающим в каком-то тумане, не зная, кто он такой и чего хочет…»

В «Опиомане» Бодлер описывал наслаждение от опиума, ощущения наркомана на всех фазах наркотического опьянения.

«Я, — писал он, — хотел сделаться ангелом, а стал зверем, в данный момент могущественным зверем, если только можно назвать могуществом чрезмерную чувствительность при отсутствии воли, сдерживающей или направляющей её.

Я походил на лошадь, которая понесла и мчится к пропасти, она хочет остановиться и не может.

Поздно! — повторял я всё время с глубоким отчаянием.

Мне всегда казалось, что в Природе, цветущей и молодящейся, есть нечто удручающее, грубое и жестокое — нечто граничащее с бесстыдством».

Можеть быть, поэтому он не воспринимал ничего естественного, натурального.

Мясо любил только в консервированном виде, а женщин — в духах и мехах.

По этой же причине он не терпел женской наготы и занимался любовью в одежде.

Второй сборник «Цветов зла», который Гюго назвал нимном смерти, Бодлер выпустил в 1861 году.

И выпустил он он его, надо заметить, во время, поскольку тогда же его начала мучить болезнь, полученная вследствие сифилиса и неумеренного потребления наркотиков и вина.

Ему было очень плохо, и ему постоянно казалось, что мозго его размягчается, а сам он находился на пороге безумия.

Он уже не писал и, одетый в лохмотья, бесцельно бродил по парижских улицам, а потом часами сидел в кафе.

Он не шутил и не смеялся, а выражал недовольство всем окружавшим его.

Теперь он испытывал непреодолимое отвращение к тому самому Парижу, шумной и, как ему тогда казалось, веселой жизнью которого он совсем еще недавно так восхищался.

Теперь его спутниками были не нарядные парижане, а сильнейшие головные боли, рвота и общее.

Сыграла свою роль и та нищета, в которую он все больше скатывался.