Наказание было суровым: Билли попала в тюрьму на острове Уэлфейр посередине пролива.
Там, среди грязи, крыс и агрессивных лесбиянок, она провела пять хмурых месяцев.
Ее выпустили зимой — в том же шелковом платье и лаковых туфлях, похудевшую больше чем на 10 кг. А на причале освобожденных узниц уже ждали, выстроившись в ряд, нью-йорские сутенеры.
Билли попала в другой бордель, откуда тайно пересылала матери все заработанные деньги. За это ее зверски избили и выкинули на улицу.
За борделем последовал какой-то притон — «курилка» марихуаны. Но и оттуда ее прогнали, потому что она заартачилась и отказалась танцевать голой.
Весной 1930 года она вместе с матерью поселилась в крошечной квартирке в Гарлеме.
Эру сухого закона сменила Великая депрессия, и в негритянском районе, как грибы после дождя, выросли ночные клубы, бордели, танцевальные залы и наркопритоны.
Самые легендарные заведения для прожигания жизни, такие как Коттон Клаб и Савой Боллрум, держали белые. А черным, если они не выступали, было запрещено там даже нос показывать.
Каждый вечер у заднего крыльца, между мусорными контейнерами и ящиками с углем, останавливались блестящие лимузины, и белые кутилы с дамами в норковых шубках шли насладиться черным джазом.
Сэди нашла работу в клубе мексиканских музыкантов, а Билли стала там подрабатывать официанткой и петь за чаевые возле столиков.
Этим она занималась и в других местах, пока не случилась беда.
Сэди тяжело заболела, скромные накопления иссякли, и однажды им пригрозили: не заплатят за квартиру — завтра их выкинут на улицу.
Долг составлял 45 долларов. И была зима.
— Я, — вспоминала Билли, — сказала матери, что готова на все — хоть убивать и воровать. Это была адски холодная ночь, а я без пальто вышла из дома…
Она шла по Седьмой авеню и просила работы во всех ночных заведениях.
В отчаянии она заглянула в клуб «Под и Джерри».
Сжалившись над ней, пианист предложил что-нибудь спеть.
Когда зазвучал ее голос, зал понемногу затих…
Утром усталая и счастливая, она вернулась к Сэди и принесла 57 долларов.
Она взяла сценический псевдоним — Билли Холидей. Но тут же обзавелась еще одним. Тогда певцам в ночных клубах деньги клали на стол или бросали к ногам, но Билли желала, чтобы ей их давали в руки. И в насмешку над утонченностью, ее прозвали Леди.
В 1933 году 17-летнюю Холидей заметил легендарный открыватель талантов Джон Хемонд и посвятил ей восторженные слова в журнале «Мелодия».
«Она, — писал он, — изумительно красива, а поет так, как никто на свете».
Хемонд познакомил ее с прославленным менеджером Джо Глазером, который уже вывел в свет Луи Армстронга и других звезд черного джаза. Сразу почувствовав, что нашел сокровище, он стал водить ее по самым популярным клубам Гарлема.
В ночной жизни Гарлема правили свинг, алкоголь и наркотики.
Билли в этой среде чувствовала себя как рыба в воде. Ближе к утру музыканты бродили из клуба в клуб.
Веселье завершалось на частных квартирах, и квартира Билли и Сэди не была исключением.
Сэди была просто ангелом для любой заблудшей души Гарлема.
Она каждому наливала глоток виски и предлагала «лучшего жареного цыпленка во всем городе». На ее плече могли выплакаться каждый вор, каждая уличная девка.
— Моя мать, — говорила Билли, — не только любила людей, но и верила им!
Вскоре Билли получила недельный ангажемент в известном театре «Апплло», где начинала карьеру чуть ли не вся черная музыкальная элита.
Она участвовала в студийных записях джазовых знаменитостей, а в 1936 году выходит грампластинка с ее именем.
В 1937 году Холидей отправилась в турне с прославленным биг-бэндом Каунта Бейси.
На разваливающемся автобусе они проезжали по сотне миль в день, топя усталость в алкоголе.
Бейси нюхал кокаин, Билли предпочитала коктейль из портвейна и джина, который она сама придумала — он полностью оправдывал название «Небеса и ад».
Все деньги шли на гостиницу и пропитание. К тому же возникла проблема: из-за восьмушки ирландской крови цвет кожи Билли был заметно светлее, чем у других в биг-бэнде.
Ее заставили гримироваться по негритянку.
Билли это показалось оскорбительным, и она ушла от Бейси. А уже вскоре она пела у белого — его звали Арти Шоу.
Это был красавчик и сердцеед, обладал известностью поп-звезды.
Он стал любовником Холидей. А она благодаря смелости Шоу стала первой в истории чернокожей певицей в белом биг-бэнде.
Это привело к серьезным осложнениям: пока парни Шоу во время турне жили в роскошных отелях, Билли приходилось ночевать в жалких гостиницах на окраинах, ее не обслуживали в кафе и ресторанах, и, по правилам расистского Юга, она даже не могла зайти в общественный туалет.
Ее мог унизить каждый швейцар или официантка.
Последняя капля переполнила ее чашу терпения в нью-йорском «Линкольн-Отеле», где для нее был открыт только черный вход, а сидеть в баре с остальными музыкантами оркестра было запрещено.
Билли бросила Шоу и стала петь с «Кафе Сосьяте» в Гринвич-виллидж, где собиралась особая публика — левые, интеллектуалы и антирасисты.