«Уцелевший» и другие повести

Собственно, почти сразу Серафим понял, что Саша и не собиралась бросаться под поезд. Просто его ночная чужедальная красота будто бы позвала, поманила ее в другие, счастливые края, подальше от этого надоевшего и недоброго к ней мира.

Серафим довел Сашу до дома, она как-то автоматически попрощалась с ним и, взбежав по лестнице наверх, скрылась из глаз. Серафим раскаялся в своих сегодняшних словах уже сразу после случая на переезде, поэтому на него вновь нахлынула волна раскаяния и презрения к себе за свое слабоволие. Видеть людей он в этот момент не мог, потому пошел домой пешком. Среди тех двух с лишним часов полного сумбура в голове, что он добирался до дома, отдаленно осмысленным был лишь стих, который в этот раз не придумался, как обычно, а как-то просто всплыл у него в голове.

Я – дурачок:

Страха не ведаю,

Бесплатно обедаю,

Смеясь, убегаю.

Хоп – скачок! Хоп – скачок!

Все тайны разведаю,

Всему миру поведаю…

Но тебя я пугаюсь.

XV

Мой лирический герой сидит в Михайловском саду,

Он курит папиросы у всех на виду,

Из кустов появляются Иван и Данило,

Он глядит на них глазами;

Он считал их персонажами собственных книг,

Он думает, не стал ли он жертвой интриг,

Он думает, не пил ли он чего-нибудь такого,

Дык, не пил, елы-палы, нет…

«Иван и Данило»

Ветер проходит мимо,

Коснувшись дыханьем век,

Оставив тебе любимых,

Оставив себе свой бег.

«Дитя рассвета»

Автор режет перед С.Я. правду-матку

Страх… Страх свербит С.Я. И гложет изнутри, сука, и царапает…

– Ну что вот ты будешь в Москве делать, а? – подначивает его аццкий58 автор. – Что, ты думаешь, тетка тебе рада будет? Нахлебник, бедный родственник… Да полгода минимум пройдет, пока ты сможешь снять квартиру.

– Да тетка-то ладно, – продолжает измываться сотона автор, – у нее и правда характер хороший, она тебя хоть всю жизнь держать будет. Ты лучше скажи, кем ты там будешь? Журналистом известным станешь? Да там таких, как ты, молодых да голых, хоть жопой ешь, на то она и Москва! Да ведь и дело-то, собственно, не в том. А в том оно, что тебя от журналистики на самом деле тошнит!

Если и есть выражение, наиболее точно подходящее сейчас к настроению С.Я., то это «скрипит зубами от злости». А сотона аффтар кружит сейчас наподобие полтергейста Пивза59 под закругляющимся куполом вагонного кубрика бесплотным белесым облачком и издевается над бедным С.Я.

– Ты ведь и сам считаешь, что журналистом надо родиться от бога. Этим делом нельзя просто зарабатывать. А хороший журналист – это мертвый журналист. Ты сможешь идти до конца, С.Я.? Сможешь? Как Домников, Щекочихин, как Политковская, на худой конец? Нет, тебе страшно. Да и дело-то, собственно, даже в том, что тебе неохота ковыряться в чужом белье, судить кого-то, выводить на чистую воду, – сжаливается автор над С.Я.

С.Я. молчит, но сопит громко. И тут автор неожиданно производит контрольный в голову.

– Писателем, значит, говоришь, да? Прозаиком… Да ты ж ленивый, скотина, как незнамо кто!! Тут же работать надо, как проклятому, чтобы и вправду в кого-то вырасти!! Ну, может, и есть какие-то задатки, не спорю… – Автор опускает глаза под С.Я., делает вид. Поднимает глаза.

С.Я. просто-таки замирает.

– А главное, если ты просто будешь ближе к ней, ничего не изменится.

Тут С.Я. не выдерживает. Резко переворачивается к стене, треугольное одеяло взлетает в темноте испуганной белой куропаткой и со страхом опускается на его скрючившееся, как у креветки, напрягшееся тельце. Злобный автор, широко и противно улыбаясь, делает под потолком круг почета, оставляя за собой еле заметный белесый след, и растворяется. Словно бы и не было его.

Серафим. «Cладкий ноябрь»

Красивый, белый и пушистый, большой снег выпал в начале ноября и уже не таял больше. Серафим давно говорил Саше, что он больше всего любит зиму, и, видимо, в связи с этим ему очень хочется посмотреть на нее на фоне белых больших сугробов. И вправду: Саша стала носить светло-серую куртку, милую белую шапку с бумбоном и забавные варежки. «Варюшки», как она любовно о них говорила. Начался самый сказочный месяц в их любовной истории – «сладкий ноябрь», как они его потом вместе называли, по имени одноименного фильма, который они посмотрели вместе в кинотеатре.

На этот фильм они пошли в последний день перед поездкой Саши в Москву (ее приглашали подруги, с которыми она успела тесно сдружиться за короткий, но экстремальный срок абитуриентских экзаменов и совместного проживания в МГУшном общежитии). Серафим помнит, как, чтобы скоротать пару часов перед сеансом, они забежали погреться в подъезд высотки, расположенной неподалеку от кинотеатра. В тот вечер Серафим презентовал Саше бумажку со свежеиспеченным стихом про зиму, который она прочла и, как-то пугливо взглянув на Серафима, быстро спрятала в карман.

Лег первый слой.

Первый слой желтых,

Первый слой малых –

Пятипалых.

Так давят детей

Колеса машины:

Второй слой железный.

Убиты Тишиной.