«Уцелевший» и другие повести

Ам, и съела канфенту. Ну, ты! Отойди от барабана…

А-а… Забирай. Играй. Рай. Май. Майя? Что с тобой? (Пьянству – бой!) Ой, но что же с тобой? Влюблена. В кого? В Лешу? Шутишь. Тише, мыши, кот на крыше. Шел трамвай 10-й номер. Мерзнем. Нем, глух, слеп. Слепок сделать со среды. Дык, кто бы мог подумать. Мать моя – Женщина.

Надо думать, Майя. Я бы никогда… Да и незачем. Зачем так смотришь?

Слышишь, ЧИЖ. КирпиЧИ Живут долго. Год скоро пройдет. Детство ist Ende. Дело, право, не в этом.

Томная я ныне. Не делай из мух слонов. Овец считая, не помогло. Омут глаз. Зеленых. Хороших. Твоих. Моих. Наших. Пара глаз на двоих – хорошо это или не хорошо?

Крашу Ромку-пидараску. Умереть можно. Но осторожно. Номер этот не пройдет. Вот. Трудно. Надо же, вы заклеили окна! Надо же, вы заклеили окНА!! НАдо же, вы заклеи…

СЕРАФИМ. Погоди, малыш. Жди, мой сладкий. Йод мне нужен – порезалась. Съели торт, все выпили. Пили-пили. Пилит Таньку Лина. На хер ее послать некому. Мужика ей надо (и Роме). Мелочи. Читаю Борхеса. Сама книга меня нашла. Шла-шла, дошла до Арбата. Там нашла крокодила. Ласковый мой. Мой руки перед ужином. Но мы не пропадем. Демочкин – красава. Варюшки шлют тебе привет. Ветер метро – ветер перемен. Енто меня радует. Дуетом с Танькой поем.

Рада, что приехала. Ла-ла-ла-ла-ла. Лав Уоu. Утром поезд. Днем, вернее. Еду к тебе. Белая и новая. А я тебя люблю. Юмор? Разве не видно, что нет. Нет сил спать. Ать, ать, ать.

Крокодильчики не пошли. Либо я не понимаю чего-то. Торкает меня здесь. Есенин – лох. Ох. Ох, рано встают студенты. Ты зачем свет выключила? Ласточки – глупые существа. Ваще.

Щель в окне забита тряпками. Милый мой, все ерунда, кроме нас с тобой. Йога я вам, на полу спать? Вашу мать…

Рельсы-рельсы. Сыро сегодня. Дня все меньше – скоро настоящая зима. Март, апрель, май, июнь. New.

Шпалы-шпалы. По лыжне босиком. И комп в «1330» правда клевый. Вы хотели иначе? Человек человеку – друг, товарищ и брат. Ты рад? Родной стал?»

Письмо Саши было датировано последним днем осени. «Сладкий ноябрь» как-то сам собой кончился.

XVII

На каждого, кто пляшет русалочьи пляски, есть тот, кто идет по воде.

Каждый человек – он как дерево, он отсюда и больше нигде.

И если дерево растет, то оно растет вверх, и никто не волен это менять.

Луна и солнце не враждуют на небе, и теперь я могу их понять.

«Капитан Воронин»

У некоторых сердце поет, у некоторых болит,

Он нажимает на «Save», а она нажимает «Delete»,

И нет смысла спрашивать «кто», нет смысла спрашивать «как»,

Ведь некоторые женятся, а некоторые так.

«Некоторые женятся»

С.Я. выдерживает допрос с пристрастием

Подляцкий автор вновь появляется под потолком эсъяшного кубрика и вновь заводит разговор. Периодические фонари за окном здесь играют роль фонарей допросных.

– Как мы выяснили в прошлый раз… – Автор пристально взглядывает на С.Я. Главный герой при этих словах лишь единожды дергается, в целом оставаясь в той же неподвижной позе – лежа на спине, невидящий взор уперев в полку для матрасов над головой.

– Судя по вашей реакции, это действительно соответствует истине, – удовлетворенно кивает головой автор, – и реальной целью вашего визита в столицу является некая известная всем нам дама. – Белесое облако закладывает руки за спину и меняет траекторию движения под потолком с круговой на взад-назад.

– Но тогда для вас рано или поздно должно стать очевидным, что для этой цели не обязательно покидать родной город.

Автор резко прерывает поступательное движение и оглядывается на С.Я. С.Я. моргнул.

– Для вас, повторюсь, должно стать очевидным, что для этого не обязательно оставлять ваших друзей, которым необходима ваша поддержка, ваших родителей, которые, собственно говоря, только и живут одним вами. Давайте лишь на минуту представим, что вы почувствуете, если с ними что-то случится, а вас не окажется рядом.

Прекрасно выверенные адвокатские паузы четко ложатся на ритмичное возвратно-поступательное движение под потолком.

– Кроме того, не будем также упускать из виду тот общеизвестный факт, что в родном городе вам – простите за небольшую неточность – сами стены будут помогать. Я имею в виду те места, которые самим фактом своего существования будут придавать вам силы. Без кусочка сердца, который вы оставите – и, заметьте, уже оставили! – в N, вы будете, с позволения сказать, неполноценным. Да и на что вы меняете тихое место, где родились – на Москву, которую всегда считали бездушной и жестокой?

– И последнее.

Автор останавливается, сбив ритм, поворачивается к С.Я., но в этот раз не смотрит на него, а лишь в ложной задумчивости подносит сплетенные в замок пальцы к губам и продолжает говорить как бы сам с собой.

– Поверьте, С.Я., я прекрасно понимаю причины, побудившие вас несмотря на приведенные выше аргументы все же отправиться к Семи Холмам. Помнится, вы как-то сами говорили, что наиболее действенный способ научить человека плавать – бросить его в воду… Да-да, не удивляйтесь, мне и это известно. – С.Я. и не думал удивляться. – Вы, я так полагаю, решили бросить самого себя в омут Москвы, не так ли?