Вдобавок к «заговору с целью совершения насилия» снятые впоследствии обвинения против Манна включали измену и подстрекательство к мятежу, однако мне он сказал, что воевал не с Индией как таковой. Нынешнее правительство он описывал то как «светское», то как «проиндусское», приводя быстрый взлет «Бхаратия джаната парти» (Индийской народной партии, БДП) как пример его покровительственного отношения к индуизму. Когда, убив пятерых человек и ранив еще шестнадцать, агрессивные сикхи напали на сторонников БДП, пока те ехали на автобусах в Кашмир через Пенджаб в ходе «марша единства» – на дворе был январь 1992-го, – то впоследствии утверждалось, что это было выступление против того самого «религиозного единства» Индии. «Марш единства», по словам Манна, «необходимо было остановить любой ценой – хотя бы и силой».
И все-таки брожение среди сикхов началось задолго до взлета БДП, а их партия «Акали Дал» – хотя и не та ее фракция, к которой принадлежал Манн, – однажды на выборах даже составила с ней коалицию. Исходя из этого, можно сказать, что «индуизация» индийской политики была далеко не единственной причиной сикхских восстаний 1980‐х – начала 1990‐х годов. По словам Манна, цель движения – не только оспаривать власть индуистов, но и «защищать сикхскую общину» от секулярного окружения. Кроме того, оно стремилось поддерживать сикхов в утверждении того, что они полагали своими законными правами и нуждами. Являясь, по выражению Манна, «национальным этническим меньшинством», сикхи должны были уметь за себя постоять.
Однако единой точки зрения внутри сикхского движения никогда не было, и один из наиболее фанатичных его поборников – и настоящий кумир Манна – рассматривал эту борьбу почти что исключительно в религиозных понятиях. Звали его Сант Джарнаил Сингх Бхиндранвале, и этот сельский проповедник из центральной части Пенджаба был голосом воинствующего сикхизма с самого его зарождения в 1978 году и до самого заката в ходе трагических событий 1984-го, которое совпало с его собственным мученичеством. Бхиндранвале был деревенским учителем-самоучкой, призывал к покаянию и активной защите веры. Из-за его выдающейся способности излагать величайшие идеи простыми словами и ясными образами Манн полагал его одной из самых масштабных личностей в истории сикхизма: якобы он «сумел заявить о господстве индусских властей, о напрасных мучениях сикхов – и притом в перспективе их истории и традиции».
Мнение Манна о Бхиндранвале интересовало меня больше чего бы то ни было, поскольку именно его проповеди пробудили во мне интерес к отношениям между религией и насилием и именно ему была посвящена первая моя статья об этом[236]
. Для той работы я изучил собрание аудио– и видеозаписей с выступлениями сикхского лидера, а также черновые конспекты его проповедей, с которыми любезно поделился со мной их автор, профессор Р. С. Сандху[237]. Он обнаружил, что Бхиндранвале выказывал сильнейшее презрение – и даже ненависть – к тем, кого называл «врагами религии»[238]. К ним относилась и «дамочка из дома брахманов» – тут имеется в виду Индира Ганди, – и многие его собратья по вере, в особенности забросившие духовную жизнь ради прелестей века сего. Его неприязнь к госпоже Ганди питалась равно от ненависти к секуляризму и противостояния индуизму; по сути, эти две враждебные сущности он зачастую описывал как родственные. Многие сикхи воспринимают свою «угнетенность» индуистской культурой настолько болезненно, что у них вызывает отторжение даже то, что ученые смеют заявлять о происхождении их собственной традиции от средневекового индуизма.Итак, вполне понятно, почему тень Бхиндранвале лежала на сикхской общине еще долго после его кончины. Всю его мощь как образца для подражания я осознал не так уж давно, на пике милитантного движения, когда беседовал с молодыми сикхскими активистами в