Это был первый королевский приказ, отданный Франциском, и он противоречил повелению Екатерины. Королева-мать (так звали Екатерину) не хотела верить своим ушам, что мальчик Франциск, ее сын, осмелился на такое противоречие, Екатерина с гневным видом и без доклада направилась в покои короля. Она появилась там как раз в то время, когда герцог Гиз сообщал королевской чете, что королева-мать отобрала у офицера лейб-гвардии приказ об освобождении арестованных Дадли и Сэррея.
Мария Стюарт сидела на диване возле своего супруга и ласково гладила его руку; герцог откинулся в кресле. Но этот момент был решающим для политики Франциска II, для всего его царствования.
– Королева Екатерина намерена захватить в свои руки правление, – сказал герцог, – она начинает мелочами, но если уступить ей, то мало-помалу она заберет себе всю власть.
– Ведь ты не допустишь этого, Франциск? – ласково шепнула Мария. – Дядя Гиз прав – твоя мать все еще считает нас детьми.
В этот момент вошла Екатерина и с иронической улыбкой заметила:
– А здесь, кажется, происходит государственное совещание? Я помешала?
– Нет, мама, – ответил Франциск, – но я спрашиваю дядю Гиза о том, как следует поступить умному королю в том случае, если кто-нибудь оскорбит его корону и в то же время занимает слишком высокое положение для того, чтобы король мог привлечь его к ответственности.
– Какой же совет дал тебе герцог Гиз? – спросила Екатерина.
– Я посоветовал его величеству предоставить вам наказание государственного изменника.
– О ком идет речь? – спросила Екатерина, будучи сильно поражена последней фразой герцога Гиза.
– О том, кто мешает исполнению королевского приказания.
– А-а-а! Теперь я понимаю! – воскликнула Екатерина, краснея от гнева. – Герцог называет государственной изменой то, что я удерживаю короля от непростительной глупости?
– Ваше величество, – воскликнула Мария Стюарт, – вы говорите с королем! Если он хочет делать глупости, то он имеет право на это, и во всяком случае, лучше допускать глупости, чем несправедливости.
– Вы слишком молоды для того, чтобы выражать свои мнения, – строго заметила Екатерина. – Разумеется, за подобными любовными дурачествами нельзя совещаться о серьезных делах.
– Милый Франциск, скажи же ей, что мы уже покончили с обсуждением этого, – шепнула Мария Стюарт.
– Да, конечно, – пробормотал Франциск, ободряемый взглядами Гиза, – мы уже покончили с этим, так как я отдал приказ освободить арестованных.
– А я протестую! – воскликнула Екатерина. – Я не потерплю, чтобы убийца моего мужа остался безнаказанным, если сын не мстит за смерть отца под влиянием хорошенькой рожицы, интересующейся юным рыцарем.
– Интересующейся, да не так сильно, как некоторые стареющие дамы тщетно стараются возбудить интерес к себе, – возразила Мария Стюарт.
Во взоре, которым Екатерина ответила на эту шпильку, блеснула смертельная ненависть; но Мария Стюарт рассмеялась, так как Франциск сказал матери:
– Вы хотите мстить не за отца, а за себя. Ведь отец приказал не преследовать Монтгомери.
– Он приказал так под влиянием последней минуты. Так как я отдала приказ арестовать Монтгомери и его друзей, то для меня будет оскорблением, если они не предстанут перед судом, и мне придется освободить от моих советов и дружбы правительство, которое начинает с того, что выставляет меня в смешном свете.
– В таком случае мы обойдемся без этих советов, – шепнула Мария Стюарт.
– Да, мы обойдемся без них, – повторил ее слова Франциск.
– Тогда мне нечего говорить и остается лишь просить Бога о том, чтобы вам не пришлось раскаяться в своих словах, – грозно крикнула Екатерина, и в ее глазах блеснул недобрый огонек.
С этими словами она оставила королевские покои, с бешеной яростью в сердце и с проклятием на устах.
Арестованные были освобождены, и Мария Стюарт радостно принимала их выражения благодарности, а в это самое время королева-мать писала герцогу Бурбону-Конде, что она поддержит восстание, целью которого будет падение Гизов, и этим самым возбудила борьбу, закончившуюся лишь кровавой Варфоломеевской ночью.
Глава 18. Сирена
К многочисленным средствам, которыми пользовалась Екатерина, чтобы приобрести влияние, принадлежала также и вечно действенная чувственная любовь. Она окружила себя цветником дам, научившихся у нее всем тайнам кокетства и представлявших собою истинный союз, целью которого было увлекать пылких придворных кавалеров и взамен дарованных им чувственных наслаждений получать от них содействие интересам королевы-матери или, по крайней мере, выманивать вверяемые им тайны. Утонченные оргии этого круга дам действительно привлекали в их союз множество сластолюбцев-мужчин.