В борьбе за трон

– Тогда я последую за ним! – воскликнула Филли таким тоном, который сразу выдал, какой тайной борьбы стоило ей это решение, и этот тон был столь необычен, что глаза Сэррея словно сразу прояснели.

– Филли, – серьезно произнес он, – для тебя ясно, какие могут быть результаты этого? Паж, против воли своего господина следующий за ним, вызывает только гнев последнего, даже если следует за своим господином лишь побуждаемый желанием защитить его… Если же ревность заставила его делать это, если у него недостало силы воли скрыть в себе эту ревность…

– Довольно! – болезненно вскрикнула Филли и закрыла лицо руками. – О, не говорите о том, о чем я не смею и думать. Это будет жестокой насмешкой. Неужели я не могу без краски стыда трепетать за его безопасность?

– Милая Филли, – улыбнулся Сэррей, – если бы он знал тебя, как знаю я… он, пожалуй, охотнее остался бы с тобою… Сказать ему?..

– Ради бога… милорд… я лучше брошусь в воду… И вы можете так насмехаться над моей жалкой участью…

– Я вовсе не смеюсь, – перебил ее Сэррей и как бы случайно положил руку на шею девушки-пажа.

Он впервые дотронулся таким образом до нее, но Филли не обратила внимания на это; боль и стыд одолели ее; она не заметила и того, что его рука тихо соскользнула с шеи и слегка надавила на горб; она не видела и того, каким ярким светом загорелся его взор, когда он почувствовал, что ее горб фальшивый, так как его прикосновение не длилось более секунды. Он отдернул руку, словно прикоснулся к раскаленному железу, и никогда, пожалуй, он не переносил более тяжелой борьбы, чем в этот миг, поборов в себе жгучее желание. С трогательной любовью и участием он смотрел на Филли.

Она любила! Как должна была страдать она, когда Дадли говорил о красивых женщинах и в то же время не удостаивал и взглядом ее!.. А может быть, она была прекраснее, чем те, и во всяком случае, достойнее его любви. Теперь было вполне понятно ее самоотвержение; любовь придала ей исполинские силы и безумно смелую храбрость, ревность снабдила ее глазами аргуса, когда Екатерина заманивала его; любовь спасла его и их всех, так как без вмешательства Филли они попались бы Екатерине в подвалах и пали бы ее жертвой.

Сэррей не долго колебался. Здесь речь шла не о том, чтобы оказать услугу Дадли, а о том, чтобы спасти Филли. Гордый Уорвик мог только измучить несчастное создание, если бы когда-нибудь угадал биение ее сердца. Сэррей решил убить ее любовь, даже если бы это разбило ее сердце.

– Филли, – сказал он, – ты любишь Дадли. Не отрекайся от этого и не смотри так на меня! Я очень далек от того, чтобы смеяться над тобою, и предпочел бы утешить тебя. Но ты не знаешь Дадли; его обманчивая, блестящая внешность ослепила тебя. У Дадли лишь одна страсть, которой он всегда верен, – это тщеславие, и в его любви им руководит скорее последнее, чем его сердце. Последуй сегодня за ним, и ты убедишься в этом; я вовсе не желаю унижать его в твоих глазах, но хочу показать его таким, каков он есть. Понаблюдай за ним и ты увидишь, что он не раз даст тебе повод к ревности, так как я держу пари, что женщина, перед которой он сегодня преклонялся, завтра, после того как его тщеславие восторжествует, будет для него уже безразлична. Дадли верен в дружбе, но ветрен в любви. Вырви его из сердца, если это и разобьет его. Я сам попрошу Дадли взять тебя сегодня с собой. Это доставит тебе тяжелые, горькие минуты. Но с Божьей помощью освободит тебя от большого горя.

Филли схватила руку Сэррея и, прежде чем он успел помешать ей, поцеловала ее.

– Я знаю, что вы не желаете мне зла, и, откровенно говоря, была бы счастлива последовать вашему совету, – со слезами проговорила она, – но как можно приказать сердцу иначе мыслить и чувствовать, чем оно мыслит и чувствует? Не думайте, что то, что мучает меня, – ревность… Чем же была моя жизнь, как не самоотречением? Что я… чем я могу быть для него?.. Я не могу быть ни железным панцирем, оберегающим его грудь, ни верным псом, защищающим его! Но мне приятно томиться вблизи него, видеть его, бодрствовать над ним, так что он этого и не замечает, и доставлять ему радость и создавать уют в жизни… Я… да, я сама отвела бы его, если бы могла, в будуар герцогини, хотя бы он затем, улыбаясь, сказал мне: «Филли, тебе я должен быть благодарен за этот счастливый час». Но сегодня у меня дурное предчувствие, и оно не обманывает меня. Ведь я всегда возле него, все мои помыслы заняты им; им я дышу и угадываю каждое его движение, а потому меня не обманет пустое подозрение; ведь он – моя душа, бодрствующая над ним, а душа прозревает и вне пределов земного. Предостерегите его, помешайте ему! Заклинаю вас, помогите и, если он рассердится на вас, взвалите вину на меня!..

Сэррей был почти до слез растроган этим поэтическим бредом благородного создания, которое, не рассчитывая даже на улыбку счастья, испытывало блаженство в самоотречении своей любви.