В черном списке

В конце этой недели, как сообщали позавчерашние газеты, в Иоганнесбурге было убито пять европейцев и десять африканцев. Более ста африканцев арестованы за кражи со взломом, нападения или попытки нападения на белых. Белый ювелир избит до потери сознания. Четверо европейцев задержаны за то, что в состоянии сильного опьянения размахивали револьверами и стреляли в воздух. Столько же белых арестовано за участие в азартных играх. Три белые женщины арестованы за содержание публичных домов: переодетые полицейские сначала склонили их к связи, а затем разоблачили. Три африканца были убиты, когда пытались убежать на украденных автомобилях. Одна индианка убита из-за ревности, и двое цветных были зарезаны ножами, когда возвращались домой с железнодорожной станции.

— Мы рады, что вы посетили нас, — заявила миссис Робинсон, когда мы прощались. — По воскресеньям в Иоганнесбурге никогда ничего не случается. Большинство выезжают на охоту или катаются на автомобилях. Но нам всегда удается заполучить гостей.

СЫН СВОЕЙ СТРАНЫ

Один из членов Клуба Ротари в Солсбери дал нам адрес шофера автобуса. Он хотел, чтобы мы познакомились с различными слоями общества. Когда-то шофер заведовал складом у нашего знакомого из Родезии. Во время войны оба были в одном звании и участвовали в сражении под Тобруком. Между белыми пионерами не существовало классового различия.

У меня было несколько адресов, полученных от членов Клуба Ротари, ранее живших в Южной Африке, но потом эмигрировавших на север. Район, который принимал меня как стипендиата Ротари, включал Центральную Африку и северные области Южно-Африканского Союза. Было запланировано турне; я должен был прочитать в городах Трансвааля доклады о том, как международное сознание строит мосты между инакомыслящими людьми, а также о нейтралитете и экономическом процветании Швеции. Но когда стали известны мои статьи, Клуб отменил эти любезные приглашения, и в Южной Африке членство в Клубе Ротари уже не служило мне ключом, открывавшим двери домов белых.

Поэтому многими из рекомендательных писем мы побаивались воспользоваться. Но шоферу мы позвонили, и он пригласил нас в гости. Звали его дю Плесси — одна из самых обычных гугенотских фамилий. Автобус вез нас через части города, названий которых я не знал. С крыши автобуса, где мы сидели, я видел забор вдоль железной дороги, темные окна контор, швей, склонившихся над своими машинками. Остановка у кафе с открытой дверью, ветчина и яйца, чай, горчивший в то утро. На одной из стен афиша методистской церкви: «Не испытывай страха, не бойся! Сегодня утром с проповедью выступает…»

Белая деревянная вилла дю Плесси находилась под горой, недалеко от обсерватории. Она скрыта от взоров посторонних. Когда мы пришли, нас угостили кофе с горячей сдобой. Мы пробыли в этом доме недолго. Виллем дю Плесси начал говорить о своем товарище, с которым они вместе участвовали в египетской кампании.

— Не могу понять, почему он переехал в Южную Родезию? Страну еще более скверных кафров, чем Союз. Должно быть, напал на золотую жилу.

На щеке след от пореза бритвой, лоб изрезан морщинами, волосы разбросаны по огромному черепу, глаза холодные, голубые. Жена хозяина беспрерывно удивлялась, как нам удалось найти их дом.

— Редко, кто не заблудится в Иоганнесбурге. А отыскать нас…

Ее волосы, выкрашенные в каштановый цвет, уложены пучком на затылке — как они, должно быть, были уложены у жен первых колонистов.

Вилла супругов дю Плесси обставлена с непогрешимым изяществом. На стульях ткань с яркими цветами, каких в жизни не встретишь, огромная лампа с изогнутыми стеклянными лепестками, две картины: на одной изображен морской пейзаж, на другой — наивная уличная сценка конца прошлого столетия. Мейч-стрит в Иоганнесбурге. На улице солдаты в красных мундирах и толстые, с седыми бакенбардами мужчины в черных пальто, с акциями в руках. Картина дышала самодовольством тревожной жизни первых пришельцев.

Госпожа дю Плесси проследила за моим взглядом:

— Сейчас это выглядит по-другому.

— Да так никогда и не было, — сказал ее муж. — Фантазия художников.

— Акции и солдаты, — заметил я, — этого и сейчас хватает.

— Все не так, как должно быть, — пожаловался Виллем дю Плесси. — Мы пришли сюда в XVII веке. Раньше кафров. Мы были первыми.

На столе лежали «Ди Фадерланд» и «Дагбрек».

В этих газетах можно прочитать самую отборную ложь о том, что народ банту пришел в Южную Африку позднее белых. Кто первым к мельнице прищел, говорят буры, тому и муку молоть первому.

Что же господин дю Плессн получил от своего раннего прихода в Африку?

Его отец, рассказал дю Плесси, владел большой фермой в Трансваале; там росли цитрусовые и маис. Землю поделили между девятью сыновьями. Всем нельзя было прокормиться на ней в тяжелые предвоенные годы.