В черном списке

Она оживилась, заговорив о граде. Он был неожиданной угрозой лично для нее и для огромного сада — единственной реально существующей опасностью.

— Чем вас развлечь? — спросила миссис Робинсон спустя мгновение. — Гольф, теннис, крикет?..

— Спасибо. Мне здесь хорошо. Я с удовольствием сижу и беседую.

— Превосходно. Разрешите, я познакомлю вас с Клиффом Хаукинсом. Он придерживается ваших взглядов.

— Взглядов?

— Что спорт — это кумир, которому мы поклоняемся больше всего на свете. Клифф!

К нам подошел высокий молодой человек в очках, очевидно, привыкший к тому, чтобы его окликали. Улыбался он иронически.

— Как ты обычно говоришь, Клифф: «Наше колониальное воскресенье прошло».

— Спорт — это уход от действительности и бессилия, я имею в виду спорт, которым занимаются в Южной Африке. Поражение в регби воспринимается здесь как национальное несчастье.

— Превосходно, — воскликнула миссис Робинсон. — Когда мы проигрываем международную встречу, мой муж не может работать целую неделю. Он становится совершенно апатичным. Пусть лучше война. Она не воспринимается так близко.

— Самое большое наше заблуждение, — продолжал Клифф Хаукинс, — в том, что мы воспринимаем спорт как духовную ценность, как патриотический долг, школу воспитания вождей, как основу, на которой стоит наша нация. Никакое образование не сравнится с престижем, которым пользуются игроки южноафриканской сборной в регби, теннис или крикет.

Чувствовалось, что Клифф говорил это уже много раз. Ему аплодировали. Ведь неожиданная точка зрения вносит разнообразие в воскресный отдых.

Я прошел вместе с ним в гостиную, чтобы наполнить свой стакан. Над дверью в столовую, точно драгоценные камни, сверкали разноцветные стекла.

Затрагивать расовую проблему в этом кругу, пожалуй, столь же неподходяще, как обсуждать чье-либо отношение к богу. Я осторожно поинтересовался у Клиффа, думал ли он, помимо спорта, над другими проблемами.

— Зовите меня либералом-реалистом! — произнес он благосклонно. — Давайте взглянем практически… Вовсе нет необходимости, чтобы белая раса доминировала над другими, но я хочу, чтобы она сберегла свою индивидуальность. Я не боюсь за моих детей. Они не вступят в брак с индийцами или туземцами…

— Я не знал, что у вас есть дети, — заметил я.

— Я не женат, — нетерпеливо ответил он. — Но во имя защиты своих правнуков я готов сохранить расовые границы в отелях и в местах увеселения, именно из-за потомков я боюсь дать те же возможности представителям других рас. Ибо люди с капиталом смешиваются с другими богатыми людьми.

— Вы хотите, чтобы расовые границы продолжали оставаться классовыми границами. В этом ваш реализм?

— Я питаю отвращение к Фервурду, так же как и вы, — произнес он торжественно. — Но именно в этом вопросе я не хочу заходить слишком далеко. Если бы вы сами жили здесь…

Казалось, что жестокая внутренняя политическая игра в Южной Африке идет вокруг сексуальной проблемы. Можно с уверенностью сказать, что в английских кругах, подобных этому, могли бы далеко зайти в теоретическом терпении. Но тот, кто не признает сексуальной угрозы, — пропащий человек.

Здесь, как и в Родезии, скорей готовы видеть африканца на посту министра, чем за столом отеля «Карлтон».

Многие белые южноафриканцы думают, что между расами существует роковое взаимное притяжение. Заявляя: «Не давай кафру подняться, и никто не выйдет за него замуж», они тем самым признают, что в противном случае он будет равен им. Это один из многих логических кульбитов в доктрине о неполноценности черной расы. Каждый говорит о своих детях и никогда о себе.

Особенно беспокоятся о дочерях и сестрах, о сыновьях заботятся меньше; некоторые южноафриканские белые юноши впервые вступают в половую связь с черной или цветной женщиной. Но белой женщине угрожают образованные африканцы, которым трудно найти равноценную жену в рамках своей расы. В противовес этой угрозе действует закон: за каждую попытку добровольного сожительства с черными — до семи лет принудительных работ.

Пуританская Южная Африка с ее воскресной тишиной— страна мечты психоаналитиков. Политические дискуссии несут в себе тон сексуального ужаса и похотливости, какое-то порнографическое настроение, как будто участники их рассматривают тайно под столом французские порнографические открытки.

Клифф помешал кубики льда в своем стакане, и мы снова вышли на балкон. Каштаны падали на траву, вызывая слабое эхо, доносившееся точно из сводов подвала.

Запрет. Запрет. У тебя черная кожа, а у меня белая — между нами может проскочить искра и вызвать взрыв. Но запретный плод всегда сладок. Возводятся стены. Нам становится грустно. Мы забираемся на них и смотрим в бинокль на другую сторону. Это превратилось в Южной Африке в спорт.

Я присел рядом с миссис Робинсон. Некоторые из гостей отправились играть в теннис. Корт находился в саду.

На балкон вошел слуга с лаковой шкатулкой, наполненной шоколадом с орехами. Я проводил его глазами.