В этих гнилых стенах

– Да брось, каких сплетен?

Конечно, я понимал каких. Наверное, даже лучше, чем она сама, но мне все равно казалось, что такие прибамбасы можно гордо выставлять напоказ, а не стыдливо прятаться с ними в комнатке.

– Не видишь? Знаешь, что говорить будут?

– Понятия не имею. – Я закатил глаза, на что девушка улыбнулась.

Однако в следующую секунду она вновь опустила взгляд, и сердце мое сжалось от тоски. Захотелось пропасть, исчезнуть, раствориться в воздухе. Я мог все: влезть в драку, отдать последние деньги, одежду, но я никогда не умел подбирать правильные слова.

– Слушай, ведь отсутствие руки совсем не делает тебя какой‐то не такой. Извини, я не самый лучший утешитель, да и в таких хоромах не то что не бывал – даже издали не видел… Но раз ты здесь, в комнате, которая больше всей моей квартиры, тебя слушаются компьютеры, у тебя такие штуки дорогущие… Интересно, сколько стоит день в таком отеле?

– Хочешь пожить здесь?

– Ты что! Мне на это копить несколько лет, наверное.

Она засмеялась, и я улыбнулся в ответ.

– Что ж, если когда‐нибудь надумаешь, я договорюсь о скидке.

– Ого! У тебя здесь знакомые?

– Почти. Это мой отель.

У меня отвалилась челюсть. Как так? Оказывается, я разговариваю с человеком из высшего общества едва ли не на равных? Стало не по себе. Зная законы этого мира, я понимал, что ей достаточно произнести всего одно слово, и меня тут же повяжут. Она будто поняла мои мысли и примирительно улыбнулась. Я выдохнул. Отступать было некуда.

– И ты еще в себе сомневаешься? Да большинство и за пять жизней не добились бы таких высот!

– Это мне папа подарил. – Ее щеки вновь покрылись румянцем, и девушка попыталась спрятать их в ладони.

– Что? Протез?

– Нет. Отель.

Повисло неловкое молчание. Черт, как игра в сапера. Какой провод резать? Синий? Или красный?

– И что? Ты здорово тут со всем справляешься… – неуклюже произнес я.

Девушка вновь мило улыбнулась, понимая, что я очень стараюсь быть как можно более учтивым.

– Спасибо.

Она нехотя поднялась со стула и, немного покопавшись, вытащила из верхнего ящика две яркие узорчатые полумаски. Они доходили до макушки и красиво переходили в забавные звериные ушки.

– Лис и лиса. Круто! – воскликнул я, оглядывая маскарадные принадлежности.

– По-моему, нам подходит, – усмехнулась она. Неловкость растаяла, я смотрел на нее как на хорошую знакомую. Как и она на меня.

– Может, все‐таки этот? – Я указал на рабочий протез. Она вновь хотела отказаться, но, взглянув на меня, заколебалась…

* * *

Еще издали была слышна громкая музыка. Но не та, что я привык слушать дома. Не агрессивная, не тяжелая, которую соседи в муравейнике и местная молодежь включали, казалось, на весь купол, а более спокойная. Ее звучание было гораздо мелодичнее и мягче, оно ласкало слух.

Впервые в жизни я услышал скрипку – и сразу же в нее влюбился. Она пробирала до глубины души, и, казалось, о чем бы ни были слова сопровождающей мелодию песни, скрипка напоминала, что во всем хорошем есть своя печальная сторона. Если легкая мелодия фортепиано навевала мысли о любви, арфа готовила к рывку, а саксофон заставлял задуматься о смысле жизни, то скрипка напомнила мне о нас с Рише. Любовь в звучании этой музыки была воодушевляющей, нежной, а скрипка словно рассказывала о безответности, робости, желании быть рядом и бесконечных «но». Приятно, когда Рише проявляет беспокойство, но так больно, когда она ясно дает понять, что ничего не будет…

Огромный зал, заполненный людьми, панорамные окна, украшенные длинными шторами с яркими гирляндами, живые цветы, свисающие с потолка и витиевато ползущие по железным каркасам шаров-клеток с резвыми роботами-канарейками в них, все вокруг говорило о невероятно высоком доходе семьи Наташи. Единственное, что немного портило общее впечатление, – роботы-официанты, не вписывающиеся в картину из-за отсутствия ног. Их туловища были окружены холодным синим огнем, исходящим из невообразимого количества сенсоров и датчиков, благодаря которым роботы передвигались среди гостей с поразительной быстротой, ловко маневрируя блестящими подносами из чистого серебра.

Мы с моей спутницей стояли у входа. Несмотря на ее сильнейшую неуверенность, в конце концов я смог переубедить Нату, и теперь загадочно переливающийся огонь рабочего протеза приковывал внимание окружающих. Я возгордился: блистательность и знаменитость Наты, которая легонько касается пальчиками моего локтя, позволяла ловить на себе заинтересованные, неприветливые, а иногда и откровенно завистливые взгляды. Ужасно хотелось показать им всем средний палец или хотя бы язык, но я изо всех сил старался держать морду лица каменной и прижимал руку девушки к себе крепче всякий раз, когда окружающие тактично интересовались ее травмой.

– Родилась такой, – улыбалась она, а я повторял, насколько она великолепна. Но я говорил это, не зная, насколько она действительно удивительная девушка. И единственное, о чем я молил небеса, так это о том, чтобы мне сегодня не пришлось позорить ее танцами.