В лесу

– Да плевать мне, чего ты там просил! – Эндрюз грозно повысил голос. – Ты уже и так херову тучу наговорил. Наплел, что все устаканится, не забыл? Вместо этого… меня со всех сторон обложили…

– Я просил тебя успокоиться и дать мне все уладить. И сейчас опять прошу. У меня все схвачено.

– В жопе у тебя все схвачено! Не смей со мной разговаривать, как с шестр… с шестеркой. Это ты на меня работаешь. Это я тебе башляю. До хера… тысячи… “Гони еще пять кусков, Терри, и еще пару кусков новому советнику…” Я с таким же успехом мог их в сортир смыть. Если ты на меня и работал, то теперь уволен. Вали на хер. Вот так-то!

– Все, за что ты заплатил, я сделал. Сейчас возникла заминка, но ее я улажу. Ничего не изменилось. Тебе ясно?

– Уладишь, ну зашибись. На двух стульях сидишь, мудило. Взял мои деньги и свалил. Теперь у меня до хера бесполезной земли, да еще и копы в затылок дышат. Откуда они… откуда они вообще узнали, что это моя земля? А я-то тебе верил!

Они ненадолго умолкли. Сэм кашлянул и снова задержал дыхание.

– С какого телефона ты звонишь? – резко спросил собеседник Эндрюза.

– Не твое сучье дело! – нелюбезно бросил Эндрюз.

– Чего копам надо было?

– Про ребенка спрашивали, – Эндрюз подавил отрыжку, – там девчонку убили. Отец ее мудак, достал своими мудацкими исками… Эти ушлепочные копы считают, что я тут как-то замешан.

– Не звони по телефону, – холодно посоветовал голос, – и с копами встречайся только в присутствии адвоката. По поводу исков не дергайся. И не смей мне больше названивать.

В трубке щелкнуло, и разговор закончился.

– Ну вот, – сказал я немного погодя, – на заказ пиццы с суши вроде не смахивает, да и на разбитое сердце тоже. Поздравляю.

В суде такие записи учитывать не будут, зато ими можно прищучить Эндрюза. Я старался говорить радостно, но жалел себя и думал, что все это неудивительно: мое расследование уперлось в тупик и вот-вот накроется медным тазом, а Сэм с каждым днем покоряет одну вершину за другой. Если бы Эндрюза прослушивал я, то он бы две недели подряд никому, кроме своей престарелой мамаши, и не позвонил бы.

– Теперь О’Келли от тебя отвяжется.

Сэм не ответил. Я обернулся и посмотрел на него. Кровь отхлынула от его лица, да так, что он почти позеленел.

– Ты чего, – встревожился я, – что стряслось?

– Все в порядке, – ответил он. После чего потянулся к магнитофону и выключил его. Рука его слегка подрагивала, а на лице выступила нездоровая испарина.

– О господи, – испугался я, – да какой там в порядке!

Я вдруг подумал, что от внезапного успеха с ним приключился инфаркт, или инсульт, или бог весть что еще. Вдруг у Сэма какой-нибудь редкий, недиагностированный недуг – в отделе у нас ходит байка о детективе, которого хватил удар как раз в ту секунду, когда он, преодолев сложнейшие испытания, уже надевал на преступника наручники.

– Может, врача вызвать?

– Нет, – резко бросил он, – не надо.

– Так что случилось-то? – Не успел я договорить, как меня осенило.

Вообще-то странно, что я сразу не догадался. Тембр голоса, выговор, интонации – все это я уже слышал, каждый день, каждый вечер, хоть и помягче, без резкости, и тем не менее сходство было очевидным.

– Это, по телефону… случайно, не твой дядя?

Испуганный взгляд Сэма метнулся к двери, но, кроме нас двоих, никто еще не пришел.

– Да, – признался Сэм, – это он. – Дышал Сэм быстро и прерывисто.

– Точно?

– Я его голос узнал. Точно.

Как ни прискорбно, я с трудом удержался от смеха. Если верить Сэму, его дядя – до мозга костей честный (“Ребят, честнее только смерть!”), а дядюшкины достоинства Сэм расписывал торжественно, точь-в-точь голливудский вояка, который толкает солдатам речь. Прежде меня это даже подкупало – такую абсолютную веру, как и невинность, теряют только один раз, и я еще не встречал никого, кто сберег бы ее до тридцатилетнего возраста. Однако теперь мне казалось, что Сэму просто повезло почти всю жизнь прожить в счастливом неведении, а сочувствовать везунчику, который в конце концов все-таки поскользнулся на банановой кожуре, у меня не осталось сил.

– Как поступишь? – спросил я.

Сэм слепо мотал головой, хотя какие-то мысли на этот счет у него уже наверняка появились. В кабинете нас двое, достаточно попросить – и запись закончится разговором о воскресной игре в гольф, вот и все.

– Дай мне подумать до понедельника? – выдавил он. – И я расскажу обо всем О’Келли. Только… только не сейчас. У меня голова не соображает. Мне надо подумать.

– Разумеется, – согласился я. – А с дядей ты поговоришь?

Сэм взглянул на меня:

– Если я ему обо всем расскажу, то он заметет следы, верно? Избавится от улик до того, как мы начнем расследование.

– Скорее всего.

– А если я не стану ему рассказывать и потом он поймет, что я мог ему помочь и не помог…

– Мне ужасно жаль, – сказал я. Мне вдруг захотелось, чтобы поскорей пришла Кэсси.

– Знаешь, где самый зашквар? – спросил Сэм, помолчав. – Спроси меня кто еще сегодня утром, к кому я обратился бы, попади я в такую вот передрягу, и я ответил бы, что к Реду.