В мире хищных зверей

Егору пребольно вцепились в штанину и потянули изо всех сил назад, он скорей отпихнул цеплявшегося (будто хотевшего прокатиться с ногой), на секунду почувствовал легковесное податливое тело. И снова этот жуткий визг. Землис не слышит? Сзади обиженно и демонстративно затопали и сразу же бешено заколотилась задвижка на двери — там кто-то буянил.

— Нет никого. Ушел, — неопределенно сказал Землис, когда они обошли комнаты и уперлись в массивный стол, задвинутый в угол.

— А кто это был? — спросил Егор.

— Всякое бывает, надо быть предельно осторожным.

— Он мне еще блок обещал принести! — неожиданно громко сообщил веселый Гата и подмигнул Егору сразу двумя глазами. Землис вздрогнул. Акцентируя на каждом слове, он крепко произнес:

— Все. Забыли об этом!! Никто. Не приходил. Беги-ка, Гата, поиграй лучше с соседскими ребятишками.

— Я не буду с ними играть, — заупрямился Гата. — Они… п-пакость.

— Так нельзя говорить!

— Они п-пакость…

Землис сверкнул очами. Он вытащил для Егора сухую одежду, показал месторасположение душа, а сам повел куда-то бедного ребенка.

«Так, — подытожил Егор, подставляясь под струи горячей воды и одновременно стягивая с себя намокающий костюм. — То, что я до сих пор видел — это мизер. Мир сложен и мне предстоит еще увидеть немало разноцветных граней его, кричащих со всех сторон: вот он я какой, Мир, не такой, каким ты его представлял». Прозрачные струи низвергались на голову, шею, плечи, прожигали тело и уходили по отводящим каналам пола. Он докрасна растерся намыленной вихоткой, ополоснулся и вырубил воду. Теперь он чувствовал себя совершенно другим, освеженным человеком.

Он оделся и вышел в общую комнату, занавешенную шторами. Тяжело гудели невидимые трансформаторы. Разумеется, в проеме двери тотчас же возник ребенок Гата с заговорщицки состроенной рожицей. Егор показал ему язык и уже через мгновение они сидели в уголке тахты чуть ли не в обнимку.

— Ловко ты нас провел, а? — пихнул его в бок Егор. — Только зачем было потолок пачкать?

— Говорю тебе, это Курвис приходил!

Курвис, со слов Гаты, получался без лица и с разным ростом (?). После этого разговор о мистических следах в прихожей скатился на различия между хорошими людьми и плохими. Гата все не мог взять в толк: как жирный бородатый Скруци мог быть одновременно хорошим папиным другом и не выполнять своих обещаний, а также беспросветно дуть вонючее пиво.

Тут грозно забарабанили по окну. «И-ой!» — воскликнул мальчик. — Тсс, — дыхнул он в Егора, приложив палец к губам, — тихо! — потом на цыпочках прошелся запереть дверь в комнату, выключил искусственный свет, все так же на цыпочках приблизился к окну и неслышно отдернул шторину. Упали потоки света. За окном двигалась расплющенная стеклом рожа, старавшаяся заглянуть внутрь комнаты.

— Гата! — сердито шепнул Егор.

Малыш плеснул в ладоши, одной рукой схватился за рот, а другой за животик, плечи задрожали. Он зашелся кругом и чуть не упал, он насмехался.

— Ну-ка прекрати! Мигом включай свет! Или мне?

— Не, — еле выдохнул тот, задыхаясь безудержным смехом. — Гляньте, и затрясся сильнее, тыча пальцем в сторону изогнутого стеклом носа.

Под Егором скрипнула половица, а вдалеке, даже, пожалуй, где-то в лесу глухо залаяли собаки. Человек, пытавшийся заглянуть внутрь комнаты, вздрогнул, убрал руки с висков и выпрямился.

— Сосед! — крикнул он неожиданно плаксивым женским голосом. — Ты дома? Приходи на сходку к Найле вечером, а? Слышишь? — и сразу пошел вон из поля зрения, куда-то за угол.

— Все испортил! — топнув ножкой, воскликнул дикий малыш.

— Как тебе не стыдно! Ай-я-яй. Уши отодрать мало.

— Сам ты… — отчетливо обрезал малыш и молнией исчез из комнаты.

И тишина. Беспристрастно гудит трансформатор. Пусть. Все равно тишина — тишина, от которой никуда не спрятаться. Когда рядом был лесник, не было так одиноко. Надо чтобы кто-то всегда стоял рядом. А лучше — шел. И тянул тебя за собой.

«Душно. Почему так душно? Наверное мир такой — душный. Противный мир. Чужой.

Я ненавижу этот мир!

Господи!»

Из-за гардины на пол шуршали потоки сладкого солнца — с улицы, где лес и люди, — а значит непонимание, — и драки, и эволюции, и революции, и жизнь. Та ли это жизнь, настоящая?

«Господи! Смилостивься!

Одиночество.»

Егор прислонился лбом к теплому дереву стены. И вдруг на него опять нахлынуло ЭТО…