В поисках императора

Они устали от азиатских странностей, им уже невмоготу было оставаться здесь, в этом мире, таком жестоком и непохожем на тот, к которому они привыкли. Они мечтали о родном доме, об уютной печке, о разговорах долгими зимними вечерами у огонька, когда в кладовке достаточно запасов и можно спокойно ждать весны. В деревнях их дожидались поля, каждое лето рожавшие столько зерна, что человеческие руки с трудом могли обмолотить всю эту золотую реку, вскормленную благословленной Богом землей. Они хотели домой несмотря, на то, что там их ждала холопская зависимость от хозяев – графов, князей, важных господ, вроде Ипсиланти и Хабалова, – которые иногда наезжали посмотреть на обмолот, поднося по чарке водки старосте и крестьянам, чтобы потом забрать в свои хранилища большую часть божественной благодати – зерна. Но даже после этого самим работникам оставалось достаточно, чтобы заплатить налоги и не умереть с голоду.

Как, бывало, возвращались они домой с ярмарки и выкладывали деньги за зерно на стол прямо перед носом жены! Это значило, что семья может спокойно жить целый год. «Если снова не начнется война, и тебя не заберут в солдаты, как твоего отца тридцать лет назад, как твоего брата», – отвечали им обычно женщины. Это была самая страшная угроза в их тяжелой, но спокойной и налаженной жизни – война. Она отрывала мужчин от дома, уносила в неизвестные края, заставляла стрелять и убивать незнакомых и непонятно в чем провинившихся людей.

Наконец-то Ипсиланти дал приказ отправляться, и на этот раз они на самом деле вернутся домой, говорили они сами себе, начищая ремни и сапоги, смазывая затворы ружей. Может быть, и к лучшему, что остались в полку только те, кто верен царю, кто не забивал голову странными идеями и мечтал лишь о том, как вернуться в родную деревню. Им казалось, что будет легче добраться до привычного мира, если рядом не будет тех, кто думает иначе. И чем больше размышляли они о том, что случилось с Преображенским полком, тем большей заслугой казалось им собственное их желание вернуться, тем тяжелее становилась вина тех, кто сделал иной выбор. Об ушедших из полка вспоминалось почему-то только плохое, хотя те, ушедшие, всегда были просто горячими головами, не хотели подчиняться приказам, не считали жертвы необходимостью, а тяжкий солдатский труд – первейшим своим долгом.

Тобольск казался преображенцам настолько близким, что они сетовали на тяжесть подвод с провизией. Им в дороге не успеть съесть и малой части заготовленных припасов. Что ж, придется раздать кое-что городским жителям, задобрить тех, кто примет их на постой, пригласит в дом, терпеливо выслушает невероятную историю их похода. О, им было о чем порассказать! Преображенскому довелось пережить то, чем не мог бы похвастаться ни один царский полк. Они до конца остались его частью, они не восстали против Ипсиланти, не изменили присяге. Они уже казались себе немного героями, достойными восхищенных девичьих взглядов и должного почета. Должно быть, тобольский губернатор, давным-давно получивший телеграфное сообщение из Вахитино о том, что Преображенский идет маршем на подмогу царю, уже заждался их, приготовил квартиры.

Царь! Они почти не осмеливались надеяться, что сам царь все еще может быть там, после стольких потерянных ими в дороге месяцев. Это было бы слишком – обнаружить, что он все еще в То больске! Эх, вот бы выстроиться перед ним и показать, как они любят его. Два года поисков – немалый срок. Добрая половина полка не выдержала, а они ничего, добрались!

Отец наш, царь-батюшка, в Тобольске… Если бы это было правдой! Прошло уже слишком много времени с того дня, когда они узнали по телеграфу, что он там и призывает к себе верные ему войска. Что же случилось в далеком Петрограде? Наверняка какой-то бунт, один из тех, которые царю так быстро удавалось подавлять.

Офицеры тоже готовились к тому, чтобы войти в Тобольск, но мысли их были много путанее. Эти люди ни на минуту не могли забыть того, что сказал им Ипсиланти в кабинете городского головы Вахитино, ту жестокую правду, о которой никто из них не обмолвился своим солдатам ни словом.

В последнюю ночь перед маршем в лагере было решено лечь пораньше, чтобы выспаться и накопить сил перед дорогой. Многим долго не удавалось уснуть: из тайги слышались крики ночных зверей и птиц. Если днем обитатели леса были для солдат только охотничьей добычей, которую надо выследить и убить, то ночью они превращались в таинственных и недосягаемых лесных духов. А что если ночью в лагере снова появится тигр, Кайджара-то больше нет с ними? Что теперь делают их товарищи, ушедшие в лес? «Завтра мы уйдем отсюда и больше никогда не услышим ночного таежного шороха, – думали они, – и навсегда потеряем следы наших бывших друзей».

Князь Ипсиланти тоже прислушивался к ночным звукам и думал о том, что эта ночь – последняя. Он не хотел больше слышать ночных концертов и не расстраивался из-за тех, кто ушел в лес, наоборот, он предпочел бы никогда больше о них не слышать. Он был совершенно спокоен и быстро уснул.