Кем они были для этих троих? Чем отличалась, на их взгляд, от остальных женщин царица? А государь российский? Что было в их молчании – смущение или безразличие? Скорее второе, поскольку ели они медленно, тщательно рассматривая и прожевывая каждый кусочек, и Николаю это было неприятно. Караульные очень редко поднимали свои глаза от тарелок, ни разу не перемолвились словом даже между собой, они спокойно и уверенно накладывали себе еду, словно были в обычном, ничем не примечательном трактире, где не на что смотреть. На тарелках они не оставляли ни кусочка, но и особо голодными не казались.
В какой-то момент Николай почувствовал, что разговор с доктором смешон и тягостен: все они были смешны, абсурдны в глазах этих трех солдат. Вспышка веселости в этот ничем не выделяющийся июльский день 1918 года, устаревшие титулы «ваше величество» и «ваше высочество», патриотические разговоры, урок французского, торт придворного повара – все казалось глупым и смешным рядом с этой тройкой, молча жующей мясо.
Алексей ел очень медленно, все еще думая о песне. Если бы он был царем, он бы точно нашел эту девушку, он бы отправился на ее поиски вместе с солдатами. Почему в песне говорилось, что царь ушел один? Почему он оделся как простой солдат? И почему не вернулся? Вилка царевича застывала на полпути ко рту, он смотрел куда-то вдаль, думая, чем же закончилась песня, та, настоящая, солдатская, а не та, о которой рассказал отец. Ведь отец только пересказал ее, он не стал петь. Теперь солдаты сидели перед ним, ели вместе с ним, и ему так хотелось спросить о песне! Но что бы сказала мама, если бы он решился заговорить с ними? Алексей попытался привлечь внимание невозмутимой троицы, глядя на них в упор. Это было непросто, потому что Та тьяна внимательно следила за ним. То т, который сидел посредине, с бородой, казался посимпатичнее остальных. Вот он даже на секунду посмотрел на мальчика.
Наступил момент триумфального выхода Харитонова с огромным тортом на самодельном картонном подносе. Под аплодисменты, крики восторга и одобрения Трупп с Демидовой освобождали место в центре стола. Алексею положили первому, и Николай тут же позволил ему попробовать. Даже Аликс улыбалась. Неожиданно Алексей перестал есть и вполголоса попросил у отца позволения дать торта и солдатам. Аликс не расслышала его просьбы и склонилась к Николаю, спрашивая, в чем дело, а Алеша, весь напряженный, как струна, уже ставил перед чужаками в военной форме тарелку с тремя кусками. Пока они раскладывали ломтики по своим тарелкам, он спросил у того, бородатого, не они ли с утра пели песню и не могут ли спеть ее еще раз. Трое приняли угощение с тем же молчанием, с которым принимали еду от Труппа или Демидовой. То т, который сидел в центре, жестами дал Алексею понять, что не знает русского языка, не понимает вопроса. Теперь Алексей точно знал, что это были не они, не те солдаты, которые пели, и вернулся к себе на место.
Все, кроме солдат, от души хвалили повара за отменный торт. Разговор возобновился. Ольга, Мария и Анастасия заговорили о подарке для церкви, откуда приходил священник, о рисунках Анастасии, которые сестры хотели вставить в рамки и повесить на мрачные голые стены. Алексей повернулся и посмотрел в окно: он услышал шум крыльев. Прибыли последние, самые усталые и самые верные. Больше уже не будет. Значит, час настал. К нему подошла Татьяна и положила на его тарелку свой кусок торта.
– Алеша, для меня это слишком много. – И погладила его по волосам, а потом вложила в руку первый гранат, который созрел в саду, еще кислый, недоспелый.
– Анастасия хотела подождать твоего дня рождения, но я подумала, что лучше сегодня. Остальные уже попробовали и сказали, что он еще не совсем спелый, но уже ничего. Видишь, как плотно сидят зернышки? – Глаза Татьяны были полны слез, которые она не могла скрыть.
Алексей тут же оторвал кусочек кожуры и принялся рассматривать тесно сидящие красные зернышки.
– Ни одно из них не выпадет, и их так много, так много, что не сосчитаешь…
Царевич взял в рот несколько зернышек и стал высасывать кисловатый, терпкий сок, глядя на круглый плод и думая, что он никогда не доест его до конца. К вечеру он так и уснул со своим гранатом в руке, растянувшись на постели одетым.
Та ким и увидел его Николай. Отец смотрел на сына, вокруг сгущались сумерки. «Дни становятся короче, – подумал он, – середина лета – начало осени». Алексей был так красив в своем доверчивом отстранении, его чело было ясным после такого славного дня, когда он и пел, и играл, и даже ходил. Красная шелковая рубашка, вышитая сестрами, была расстегнута на шее.
– К вечеру моя борода становится спутанной и пыльной, а твоя золотая копна так и остается волосок к волоску, их не раздергивает даже ветер! Кто же ты? – спрашивал Николай, лаская уснувшего сына.
Он взял плод из руки мальчика и положил одно зернышко в рот. Бог рядом, и все уже готово.