В полдень на солнечной стороне

- Словом, - хрипло сказал Лебедев, - я её вывез. Сейчас она находится в тяжёлом состоянии. Поселил в городе, где она родилась. Надеялся, что воспоминания детства помогут восстановить разум. Но она всё о дочери говорит, её требует. Искал Красовскую, а нашёл жену Петухова. Так вот, они работают на том заводе, где ты недавно побывал. Не встречал там ротного Петухова?

- Смотри-ка, своего однополчанина не навестил и даже не вспомнил, - горестно признался Пугачёв.

- Значит, не встречал? - нетерпеливо прервал Лебедев. - Придётся тогда мне самому туда ехать.

- По заданию?

- Не по заданию, а в счёт отпуска, как по личному делу, - сказал сухо Лебедев. - Мы этому Красовскому многим обязаны, да и вообще, по человеческой совести. - Добавил сердито: - Кроме того, был такой блуждающий мерзавец - бывший зондерфюрер. Он в спецблоке работал, прибыл теперь как подданный почтенной державы, конечно, после косметической операции. Предоставили ему сейчас соответствующее помещение в связи с его чрезмерным интересом к нашим военным объектам. Красовскую он самолично истязал в спецблоке. Если присутствие дочери поможет вернуть ей сознание и врачи разрешат - свидетель обвинения.

- Значит, всё-таки задание, - сказал Пугачёв.

- Нет, - опять сердито возразил Лебедев. - Если состоянию её здоровья выступление в суде может повредить, она не будет свидетелем обвинения. Это пока мое, чисто личное, не касающееся служебных обязанностей. И тут у меня к тебе просьба. Супруга твоя, насколько я помню, девица обаятельная.

- Дама, - поправил Пугачёв.

- Тебе виднее, - съехидничал Лебедев. - Так вот, пускай поедет к жене Красовского, о дочери её, как о своей подруге, расскажет, подготовит несколько, чтобы её вызвать чрезмерно сильного душевного потрясения. Ясно? Вот тебе адрес.

- Приказываешь?!

- Прошу, как фронтового товарища, об услуге.

- Хитёр ты! - ухмыльнулся Пугачёв. - А как на фронте меня воспитывал! - И Пугачёв погрузился в воспоминания, всегда столь дорогие и волнующие.

Лебедев талантливо умел изображать напряженное и даже возбуждённое внимание, оставаясь при этом спокойным и даже равнодушным к тому, что в данный момент было для него несущественно.

Он слушал Пугачёва и думал: странно, почему Пугачёв не спрашивает о жене его, Ольге Кошелевой, ныне Лебедевой, которая была для Сони Красовской больше подруга, чем Нелли Коровушкина, ныне Пугачёва, и он с тревогой подумал, что, возможно, Нелли уже осведомлена о состоянии Ольги, но отбросил эту мысль, зная открытость бурного характера Пугачёва и его обычную незамедлительную готовность оказать услугу любому своему однополчанину. И он улыбнулся Пугачёву, который с упоением вспоминал, как однажды разорвалась рядом с ним мина. Полы шинели были разодраны в клочья, осколок рассек брючный пояс.

- А я, - восторженно говорил Пугачёв, - бегу целенький, невредименький, неприличный, в лохмотьях, одной рукой бриджи на себе поддерживаю, а другой палю из пистолета. Во была картина!

Лебедев улыбнулся Пугачёву, не столько его рассказу, сколько ему самому, его столь симпатичной неизменчивости, хотя Лебедев никогда не был охотником улыбаться, тем более сейчас, когда Ольга лежала в глазной больнице и врачи предупредили, что спасти ей зрение, по всей вероятности, не удастся.

Лебедев, как всегда при всех опасностях, горестях, сосредоточенно и обдуманно готовился и к этому постигшему его и Ольгу несчастью. Он стал регулярно посещать отделение Общества слепых, договорился с педагогами, обучающими чтению на ощупь, прочел специальные по этим вопросам книги психологов, предупредил командование о своем решении уйти на пенсию, чтобы всей своей дальнейшей жизнью служить Ольге.

Он рассказал жене о том, как нашёл мать Сони Красовской, и Ольга, взволнованная, взяла с него слово, что он сделает все, что возможно, для её фронтовой подруги, и пообещала, что согласится на новую глазную операцию, если он разыщет Соню.

Сухощавый, тощий, с сединой, как всегда, подтянутый, собранный, Лебедев слушал Пугачёва с мастерски изображенной на жёстком лице полуулыбкой, словно вызванной увлеченностью повествованием Пугачёва, а сам тем временем напряженно соображал, кому из сотрудников следует передать на время своего отсутствия дела, и мысленно перебирал характеры, способности, навыки каждого из них. Попутно он поймал себя на том, что, рассказывая Пугачёву о тех допросах, которым он подвергался в плену у союзников, и точно цитируя свои ответы, не вызывающие возмущения у допрашивающих его разведчиков, а напротив, деловой одобрительный интерес, всё более возрастающий, он забыл упомянуть, что всё-таки один молодой американский общевойсковой офицер, который доставлял его на эти допросы, дал ему однажды по физиономии. Это было воспринято Лебедевым не как унижающее оскорбление действием, а даже как утешительное свидетельство того, что те из американцев, кто воевал с фашистами, относятся к ним, как к фашистам. Но говорить Пугачёву о том, что он там получил по морде, не захотел - это было выше понимания Пугачёва. Как такое, да ещё с удовольствием, можно стерпеть!