В полдень на солнечной стороне

В одну из поездок по другим заводам Петухов простыл, занемог, перенесенная почти на ногах травма сказалась на прежних его фронтовых ранениях. И его отправили на солёное озеро исцеляться в заводском санатории, а в завком прибыло медицинское заключение о возможной дальнейшей нетрудоспособности Петухова на работе, связанной с физическим трудом.

В санатории Петухов худел, тощал, тоскуя о Соне, и хотя ей было до декретного отпуска ещё далеко, Глухов отдал приказ отправить её на отдых, принимая во внимание заслуги перед заводом её супруга, которому недавно торжественно был вручен орден Трудового Красного Знамени - к его такому же боевому ордену, полученному на фронте.

Пожалуй, Петухов никогда не испытывал подобного счастья, когда ему с Соней предоставили полные права быть все время вдвоём. И хотя им обоим было совестно и непривычно ничего не делать, или, как Петухов выражался, жить паразитами, это были слова только от смущения, оттого, что они стеснялись пользоваться таким счастьем. Но пользовались им в полную меру.

Любуясь Соней в купальнике, он говорил сияя:

- На болоте я тебя не разглядел. И всегда ты свет гасишь. .. А теперь, сколько хочу, на тебя смотрю, до чего ты вся красивая, складная - просто как фея. Или лучше, как та статуя, только ты с руками.

Соня вытягивала укороченную после ранения ногу, говорила:

- А вот смотри, уродина!

- Ну уж нет, - решительно возражал Петухов. - Я её больше другой люблю.

Соня сыпала горячий песок на рубцы, швы на теле Петухова, спрашивала озабоченно:

- Щекотно или больно?

- Приятно, - ёжился Петухов.

И он терпел, когда соленая вода едко обжигала следы былых ранений, и, лежа на упругой воде рядом с Соней, говорил самодовольно:

- И ему тоже полезна такая вода!

- Кому? - спрашивала кокетливо Соня.

- Ну, ясно кому! Тому, кто от нас с тобой будет. - Интересовался: - Ты как думаешь, он понимает, что ты сейчас с ним вместе купаешься, загораешь? - Говорил убежденно: - Ему же от этого должно быть, как и тебе, приятно.

Глухов приехал проведать Петухова и отправился с ним на озеро купаться. Натягивая трусы на довольно-таки внушительное своё брюшко и завистливо оглядывая отощавшего Петухова, он сказал, как бы оправдываясь:

- На руководящей работе главное - не допускать, чтобы серое вещество в башке жирело, а так, с лишним весом для авторитетности своей фигуры, жить можно!

Потом, лежа на песне, стал, как всегда, хитро советовать:

- Тебе, Петухов, с твоим умом и способностями надо на очное отделение института переходить. Разве вприпрыжку между заводом и институтом как следует выучишься? И что это значит? - Произнёс протяжно и презрительно: - Заочник! Не тот коленкор! - Деловито добавил: - Мы бы к стипендии от завода доплачивали.

- Ну что вы! - улыбнулся Петухов. - С завода я никак. Хватит того, что из армии демобилизовали.

- А вот я твою супругу уговорю!

- Не выйдет! - уверенно сказал Петухов. - Мы с заводом сроднились, как в своей дивизии всё равно.

Соня не поддалась на уговоры Глухова. Сказать же ей истинную причину Глухов не решился. Только твёрдо, без улыбки заявил:

- Если Петухов за это время меньше пяти килограммов прибавит, на работу в цех я его обратно не допущу. Дам сидячую должность, на которой полнеют. Как вот я сам, - чтобы смягчить твёрдость своих слов, добавил директор.

Но Соня усмотрела в этом только доброе желание Глухова повысить её мужа, поэтому за состояние его здоровья не встревожилась.

И они продолжали упиваться своим счастьем, наслаждаясь бездельем, тем более что Петухов считал это состояние крайне полезным для спокойного созревания в Соне будущего нового человека. И он говорил:

- Ну что? Поведем его купать! - Или: - Может, хватит ему загорать? - Или приказывал повелительно: - Он кумыс пить хочет. Это ему очень полезно!

Когда Соня брезгливо говорила, что её тошнит от одного кислого запаха кумыса, Петухов обрадованно, с надеждой произносил:

- Значит, мальчик!

И чтобы опровергнуть Петухова, Соня, не морщась, выпивала кумыс, говорила торжествующе:

- Вот, пожалуйста! И ничего! Значит, девочка!

36

К генералу Пугачёву пришёл тоже уже генерал Лебедев. Но после войны он предпочитал ходить в штатском. О его генеральском звании знали лишь сослуживцы по тому ведомству, где он работал.

Потискав, охлопав друг друга, они сели, радостно глядя друг на друга.

Пугачёв ликовал безудержно. Лебедев, как и всегда во всем, был сдержан.

- Где же ты пропадал? - осведомился Пугачёв.

Лебедев сообщил равнодушно:

- В плену был.

- Чего врешь? - возмутился Пугачёв. - Я же тебя ещё накануне Берлинской операции видел.

- Вот тогда и угодил в плен к союзникам.

- Да как они посмели?! - вскипел Пугачёв.

- Все законно, - усмехнулся Лебедев. - Взяли как офицера СД.

- Ты что, ошалел?!

- Любознательность, любопытство... Профессиональные качества исследователя.

- Так ты что, себя за фашиста выдал?

- Отпирался, конечно, сколько мог, на допросах.

- Зачем же отпирался, если захотел выдавать себя за фашиста?

- Для убедительности, для правдоподобия.

- Что же, без документов, в одном ихнем трофейном обмундировании объявился?