В полдень, у ратуши...

Сколько советских людей погибло в застенках кёльнского гестапо? И неужели навсегда канули в неизвестность их имена? Но вот кёльнские антифашисты обнаружили важный документ. На кладбище в районе Бсклемюнд сохранились книги захоронений 1944–1945 годов. Фотограф Мэдге передал мне копии этих списков — тщательно разграфленные страницы, где с немецкой педантичностью отмечается, какого числа, в каком количестве и откуда поступил «груз». Графа «имя, фамилия» заполняется редко, чаще всего это безымянные жертвы в пересчете на единицы и десятки.

Апельхофплац. Серое здание бывшего гестапо. Жители Кёльна называют его по привычке «ЛД-хаус» — «дом ЛД», по начальным буквам расположенной здесь фирмы «Леопольд Дамен», торгующей драгоценностями, часами и хронометрами. Мрачная слава дома заставляет многих и поныне обходить его стороной. Говорят, дела фирмы идут не блестяще. Однако хозяин, Георг Дамен, не собирается покидать родовое гнездо. Половину дома у него арендует городское ведомство права и социального обеспечения, и, надо полагать, это приносит ему немалый доход. Если бы еще не портили кровь антифашисты из ОЛПН, то жизнь домовладельца была бы безоблачной и спокойной…

В течение 12 лет Семи Мэдге пытался сделать свое открытие достоянием широкой общественности. В поведении чиновников из пенсионного ведомства, хозяина дома и некоторых представителей магистрата, не желающих «ворошить прошлое», мне увиделось нечто большее, чем простая душевная черствость. Большее, чем эгоизм людей, которые привыкли жить лишь своим собственным маленьким мирком в «табакерке», состоящим из комплекса понятий «дом, жена, дети, собака, машина, бюро». Большее, чем социальное равнодушие, позволяющее спокойно и даже цинично говорить о гастарбайтерах из Турции как о людях «третьего сорта». Это был некий комплекс взглядов, во многом определивший психологию тех, кто не принимал непосредственного участия в гитлеровском геноциде, но безучастно наблюдал, как дымили печи крематориев Освенцима и Дахау, чтобы потом сказать: «Я ничего не видел, я ничего не знал».

В течение 12 лет кёльнские антифашисты во всеуслышание заявляли о том, что в подвале дома на Апельхофплац сохранились важные свидетельства преступлений нацистов, но никто не захотел их услышать. А ведь такие документы, предсмертные дневники узников гестапо последних месяцев войны, по сведениям президиума ОЛПН, являются уникальными. Подобного еще не находили в ФРГ. Почему эту горькую правду старательно держали в подвале столько лет?»

Многие надписи безвозвратно погибли в результате того, что домовладелец в двух камерах держал уголь, адсорбирующий графит, а ведь большинство записей сделано карандашом. Другие камеры были срочно «отремонтированы»: стены их заново оштукатурили и побелили вскоре после того, как в кельнской газете появилась первая заметка о подвале. Как это могло произойти?

Мэдге и его товарищи долго просили г-на Дамена и управляющего ведомством г-на Шефера разрешить им сфотографировать помещения камер. Хозяин ссылался на муниципалитет, в муниципалитете отказывали на том основании, что по договору об аренде в подвале якобы запрещается производить какие-либо съемки и что вообще «не разрешается входить туда посторонним». Г-н Дамен, улыбаясь, уверял, что у него в доме никогда никого не подвергали пыткам.

Фальшивые улыбки домовладельца, его упорное стремление оградить от посторонних взоров свои подвальные помещения насторожили антифашистов. И Мэдге решился на крайнее средство. С риском быть уличенным в нарушении неприкосновенности жилища он проник днем в подвал и остался там никем не замеченный. В течение ночи ему удалось отснять четыре пленки, которых хватило ровно на четыре камеры.

Когда Семи предъявил г-ну Дамену фотографии, того чуть не хватил удар. От мнимой любезности не осталось и следа. Он принялся орать и топать ногами, обещая упечь Мэдге в тюрьму как «ночного вора».

«Но ведь я ничего не украл», — возразил Мэдге разъяренному домохозяину. Но тот не пожелал с ним разговаривать. «Нечего тут фотографировать. Кому нужна эта старая пачкотня! У нас есть проблемы, которые гораздо важнее. И кроме того, на участке моего отца никого не расстреливали. А вот там, на площади, действительно повесили некоторых, занимавшихся мародерством во время бомбежек, и поделом им, бандитам!» — орал он вдогонку.

С какой легкостью состоялся переход от лицемерия к цинизму! Стоит вдуматься в поведение г-на Дамена, чтобы понять, что руководит сегодня поступками иных «добропорядочных» граждан ФРГ, совершивших в прошлом сделки со своей совестью и вдруг ощутивших, подобно андерсеновскому королю, что они стоят перед целым светом в чем мать родила. Сначала г-н Дамен попросту отмалчивался. Почти двадцать лет он молчал о том, что в его доме совершались страшные преступления. Почему он молчал?

Потом, когда об этом начали говорить вслух, он пытался доказать, будто никаких преступлений не было. Почему он лгал?