В середине века

Профессор бросил на мою руку непередаваемый взгляд и повернулся к окну. В окне шелестел тополь, на одной ветке воробушек причесывал перья. Я практически не дышал — дыхание было выключено приступом страха. Если бы профессор не заговорил через несколько секунд, я упал бы на пол, потеряв сознание от удушья. Больше всего меня терзало наглое поведение воробушка. Тут через мгновение услышишь свой смертный приговор, а всякие мерзкие твари независимо чешутся, таким все хоть бы хны!

— Бородавки, — сказал профессор. — А что-нибудь более серьезное есть?

Нет. Ничего более серьезного у меня не было. Профессор секунд на десять задумался. Я заплатил двадцать рублей — он не мог отпустить меня без помощи. Он выписал мне лекарство, быстро сводящее 6ородавки. Одна беда: синтез этого препарата — дело сложное, обычно аптеки отказываются принимать рецепт, но если у меня имеются влиятельные знакомые в министерстве здравоохранения, то можно нажать, и деться аптекарям будет некуда. Вот держите, этим раствором ежедневно растирайте руку — и месяца через два бородавки сойдут.

— А если я не найду влиятельных знакомых в министерстве? — спросил я, счастливый.

Он пожал плечами.

— Тогда бородавки месяцев через шесть сойдут сами.

Я пробежал по коридору с рецептом в руках. Вслед мне устремились соболезнующие взгляды. Кто-то громко прошептал:

— Бумажку выписали!.. Разве на рака есть бумажки? Хана мужику! А еще молодой!..

Ни одна московская аптека не захотела синтезировать лекарство от бородавок. Влиятельных министерских знакомых я не искал. В Норильске я вделал рецепт в рамочку и повесил на стену в знак того, что не собираюсь заболевать раком. А рубашек с длинными рукавами я уже давно не ношу. Запонки лежат в коробочке для золотых пустячков — крестика, Галиных украшений. Они очень одряхлели и потемнели до черноты. Может, они и не золотые вовсе? Бородавок у меня нет — те сошли, а новые не появились.

2

Второй раз я заболел в феврале 1959 года — и на этот раз рак был покрупнее.

В том месяце в Европе свирепствовал азиатский грипп, и наш город не избежал его нашествия. Я тоже свалился, но ради такого пустяка, как хворь даже не нашей части света, врачей не потревожил.

Как-то под вечер ко мне пришел Петр Воробьев[19]. Тогда он еще не писал на меня доносов, еще не сыпались послания в обком, Союз писателей, ЦК КПСС — кажется, только ООН и Центральная прачечная остались вне его адресатов. В том феврале он еще притворялся человеком и даже добреньким старичком-бодрячком. И мы с ним выпили пол-литра водки, а к ней добавили граммов по сто тещиного спирта, разведенного под 70°. Под утро я почувствовал боль слева внизу. Я решил, что из почек идут камни — мне почему-то представлялось, что камни копятся именно в этом месте и болят именно так.

— Песок из меня сыпется, — мрачно объявил я Гале. Они с Женей и Таней жили у тещи наверху, а я квартировался у Ведерниковых — как раз под Галиной комнатой.

Галя вызвала врача. Врач явился часа через два — приятная средних лет женщина. Узнав, что я писатель, она мило заулыбалась и объявила, что обеспечит моей болезни все необходимые условия (ликвидацию ее, так я, впрочем, понял). Небрежно помяв место, которое болело, она с интересом ощупала меня всего и сделал стойку над моей печенью. Глаза ее округлились.

— У вас тумор, — объявила она сочувственно. — Не очень большой, но все-таки с голубиное яйцо.

— Я в эти игры не играю, — сказал я. — Раки в моем роду — персоны нон грата. А что тумор — опухоль, на это моих знаний латыни хватает.

— Тумор не обязательно злокачественный, бывают и приличные… я хотела сказать — доброкачественные.

— И доброкачественных не беру. Выпивка с опуханием печени на почве азиатского гриппа при наличии высыпания песка — такой диагноз подходит.

В общем, она занесла свой тумор в мою лечебную карточку и ушла. Я достал с полки учебник внутренних болезней Тареева и узнал, что опухоли в печени бывают только злокачественные, и что от их обнаружения до скорбного конца проходит от трех до шести месяцев, и что излечения и иссечения невозможны.

Я вспомнил, как страшно умирали от рака печени мои знакомые: Алеша Почебит, Салтыков, внук того самого Салтыкова[20], Духанин, к ним можно бы причислить и литературного приятеля — Ивана Ильича[21]. Я успокоился. Ничего похожего у меня не было. А Галя каждые полчаса потихоньку плакала. Я ей веско доказывал, что рак выдуманный, и Галя тоже затихала.

А на другой день без вызова прибежала страшно расстроенная врачиха и с ходу кинулась меня пальпировать. Ей врубили нагоняй, что она меня порадовала тумором и тот же диагноз внесла в карточку. Такие малоприятные новости больным не расписывают. Она щупала меня долго и отчаянно — наконец лицо ее прояснилось, в глазах появилась тихая радость. Нет, слава богу, все в порядке, я не ошиблась — есть у него тумор!

— Немедленно вас госпитализирую, — объявила она. — Где тут поблизости телефон, чтобы вызвать скорую?