В тени

Нина поправила на голове медицинскую шапочку и, подхватив тяжелые носилки с раненым, двинулась вдоль вагона.

– Не торопись, дочка, здесь спешка не нужна, – посоветовал ей пожилой, бывалый санитар.

Часа через полтора разгрузка закончилась. Нина устало опустилась на поломанный ящик и закурила. Надежда вновь увидеть Николая улетучилась, как утренний туман.

«Что же с ним произошло? – гадала она. – Почему они так и не дошли до станции?»

– Корнилова! Бросай курить! Давай в машину! – крикнул ей хирург.

Бросив недокуренную папиросу, она кинулась к машине. Утро нового дня выдалось хмурым, неприветливым. Тяжелые свинцовые тучи нависли над леском, возле которого размещался госпиталь.

Двое сотрудников Особого отдела уверенно шли по коридору госпиталя. Один из них был совсем молод. Второго Нина хорошо знала, он частенько приезжал в госпиталь по сообщениям об обнаруженных среди раненых бойцов так называемых «самострелов». Он был небольшого роста, широк в плечах. Его круглая бритая голова покоилась прямо на плечах, придавая фигуре какую-то незаконченную конструкцию. Было ему лет сорок, однако восемнадцатилетней Нине он казался почти стариком.

– Мне нужна пятая палата, – остановил Нину сотрудник Особого отдела. – Проводите нас…

В сопровождении Корниловой, они вошли в палату и остановились возле койки, на которой лежал артиллерист, с простреленной рукой.

– Встать! – грозно приказал ему молоденький сотрудник. – Встать, сука!

Красноармеец с нескрываемым испугом посмотрел на этих двоих, затем перевел взгляд на Нину, словно ища у нее защиты.

– Я сказал, встать! – повторил лейтенант и сорвал с него байковое одеяло. – Выходи из палаты, сволочь!

Красноармеец был рослым красавцем, такие мужчины обычно нравятся женщинам. Теперь же его лицо почти сливалось с нательным бельем. Левая рука красноармейца была аккуратно перевязана. Бинт на руке был в пятнах от запекшейся крови. Остальные раненые с осуждением смотрели на сотрудников Особого отдела.

– Куда вы его забираете? – закричала Нина. – Вы что, не видите, что он ранен?!

– Заткнись! – грубо оборвал ее лейтенант. – Может, хочешь выйти вместе с ним?!

Парень вздрогнул, тяжело поднялся с койки и снова взглянул на Нину, словно надеясь, что она отстоит его у этих людей.

– Не нужно устраивать концерт, Левко! – угрюмо произнес пожилой капитан и сжал ему раненую руку.

Красноармеец вскрикнул от боли и, шатаясь, двинулся из палаты.

– Передайте начальнику госпиталя, пусть соберет людей на поляне всех, кто может двигаться, и медперсонал! – приказал сотрудник Особого отдела. – Времени у нас в обрез…

На поляне, возле лесочка, собралось более шестидесяти человек. Осенний ветер срывал пожелтевшую листву, которая мягко падала под ноги Нины. Она не хотела идти туда, где должна была свершиться казнь, но приказ, есть приказ! Сотрудник Особого отдела вывел несчастного Левко и поставил перед толпой. Другой вышел вперед и, расправив гимнастерку.

– Товарищи красноармейцы! Доблестные бойцы! Перед вами стоит человек, не достойный более носить это высокое звание! Когда вы честно проливали кровь в боях с немецкими оккупантами, эта сволочь стреляла в себя! Он сам прострелил себе руку, чтобы спасти свою подлую шкуру! Он хуже любого фашиста!

Лейтенант толкнул обреченного в спину. Лицо парня исказилось. Он громко всхлипнул, и, словно эхо, в толпе громко ойкнула одна из медсестер.

– Этот «самострел» изувечил себя, чтобы избежать смерти в бою! Но чем он лучше вас? Каждому хочется жить! Но лучше смерть в священном бою, чем то, что ожидает этого подонка! Собаке собачья смерть!!

Последние слова капитан произнес с особой силой, срываясь на крик. Выдержав минуту, капитан начал читать приговор:

– На основании статей… подвергнуть рядового Левко высшей мере наказания! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Исполнение произвести на месте…

Стало тихо. Где-то по-прежнему гремела канонада. Легкий ветерок качал верхушки деревьев. Было отчетливо слышно, как кто-то заплакал в толпе.

– Кто желает привести приговор в исполнение? – громко произнес сотрудник Особого отдела, обращаясь к раненым и медперсоналу. – Есть желающие?

Желающих привести приговор в исполнение не находилось. Раненые хмуро смотрели на поникшего красавца, но стрелять в него никто не решался.

Приговоренный к смерти красноармеец стоял, молча, слезы текли по его лицу. В его сознании вдруг затеплилась крохотная надежда, а что если его просто пугают?! Ведь не боится же он смерти! Просто его спутали с кем-то другим.

Через минуту капитан понял, что добровольцев не будет и эту процедуру придется заканчивать ему самому. Он достал из кобуры наган и, посмотрев на бойца, медленно взвел курок.

– Товарищи, помилуйте! – простонал красноармеец. – У меня жена, двое детей…

Сотрудник Особого отдела медленно поднял наган и выстрелил ему в затылок, потом сделал еще два выстрела для верности.

– Расходитесь! – громко закричал военврач

Чекист убрал наган в кобуру; затем подошел к начальнику госпиталя: