В тени

Он бежал впереди цепи, не оглядываясь назад, так как не допускал даже мысли о том, что бойцы не пойдут вслед за командиром. Двести метров рота преодолела почти без потерь. Немецкие пулеметчики почему-то перестали стрелять; но от этого стало еще страшней! Цепь атакующих красноармейцев сломалась, и бойцы начали сбиваться в небольшие группки. Очевидно, немцы ждали, когда русские выйдут на лед и превратятся в отличные мишени для стрельбы.

Вступив на лед, Смирнов обернулся. Вслед за ним, ломаной цепью двигалась рота. Красноармейцы бежали молча. Николай встретился взглядом со своим ординарцем. Лицо ординарца было сосредоточенным.

– Вперед, орлы! – закричал Смирнов и побежал в сторону правого берега.

Но рота залегла посреди реки. Сильный пулеметный огонь прижал бойцов ко льду. Соседняя рота, двигавшаяся слева от них, залегла, не добравшись до реки. С левого берега мощно ударила артиллерия, и через мгновение немецкие пулеметы замолчали. Николай подумал, что сейчас артиллерия перенесет огонь вглубь обороны гитлеровцев, но этого почему-то не случилось.

Смирнов вскочил на ноги и бросился вперед, туда, где была мертвая зона, где их уже не могли достать немецкие пулеметчики. За ним устремились и все его бойцы. До мертвого пространства оставалось совсем немного, когда по ним вновь ударили немецкие пулеметы. Красноармейцы повалились в снег, окропив его алой кровью. Николай сильно ударился об лед левым плечом. Рядом с ним повалился ординарец Сибгатуллин.

– Вас ранили, товарищ лейтенант? – спросил он. – Лицо у вас почему-то побледнело.

– Нет, это старое ранение напомнило о себе, – ответил Смирнов.

Он оглянулся назад. Его заметно поредевшая рота лежала неподалеку. Утопая по грудь в снегу, Смирнов полез наверх по крутому обледенелому склону. Немцы, очевидно, предвидели атаку русских и залили склон водой, образовав сплошную ледяную корку. Полосуя ее ножом, Николай медленно продвигался вперед. Когда до пулемета осталось метров двадцать, он швырнул гранату, которая скатилась к ногам немецкого расчета. Смирнов, закрыл глаза, ожидая взрыва; но его почему-то не последовало. Он увидел немецкого солдата с поднятой вверх рукой. Вторая рука гитлеровца была прикована к пулемету. Солдат был явно не немец. Он что-то лопотал на своем языке и постоянно произносил какое-то непонятное ему слово. Это был солдат испанской «Голубой дивизии», которая сражалась на стороне гитлеровской Германии.

К Смирнову подполз командир первого взвода.

– Товарищ лейтенант, первая линия наша! А это что за невидаль?

– Говорит, что испанец. Отправь его в тыл. Пусть радуется, что для него война закончилась.

***

Едва прогремели первые выстрелы наступления, начался нескончаемый поток раненых. Их везли на машинах, повозках, собачьих упряжках, несли на руках. Медсанбат был завален страдающими людьми. Они стонали, кричали, плакали, бессильно матерились, бредили, звали маму. Тех, кто побывал в руках хирургов и остался жив, брала под опеку эвакуационная рота, которая, по возможности, отправляла их в тыл. Санитарных машин не хватало, и поэтому сотни бойцов скапливались в медсанбате, превращая его в истинный ад. Нина была подавлена таким количеством раненных и искалеченных людей…

Двое солдат принесли на самодельных носилках командира роты. Не опуская носилок, они остановились и угрюмо посмотрели на Нину.

– Помоги, сестренка, – произнес один из бойцов. – Куда его?

Нина откинула шинель и отпрянула от носилок. У командира был вырван живот, внутренности исчезли, а из грудной клетки через пробитую диафрагму выполз край розоватого легкого.

– Как же ему поможешь? Он же выпотрошенный весь…, – простонала она. – Вы что, сами не понимаете, что он умер?

– Как же так, сестричка? – растеряно произнес боец. – Живой ведь был… Стонал даже…

– У меня в боку дырка, – сказал боец, что был моложе. – А у него, осколок в плече. Иначе бы с передовой не ушли…

– Несите туда, хирург посмотрит.

Принесли обгоревшего танкиста, но Нина напрасно пыталась снять с него комбинезон: вместе с обуглившейся тканью сходила кожа. Подошедший хирург посмотрел сначала на нее, потом на раненого.

– Снимайте со стола, – коротко скомандовал он. – На нем живого места нет! Не будем понапрасну тратить время.

В соседнем помещении послышался дикий крик. Один из хирургов искал пулю в раскрытой грудной клетке солдата.

– Нина, сестренка! Мне больно! Где ты? – звал ее из угла чей-то голос.

– Сестренка, посмотри нашего командира, – произнес боец с раскосыми татарскими глазами. – У него что-то с плечом…

– Где он?

– Вон стоит у двери. Говорит, рука онемела!

Нина направилась к офицеру и осторожно тронула его за локоть. Тот обернулся, и она вдруг узнала своего мужа.

– Коля, Коля! – закричала она и бросилась ему на грудь.

Он удивленно смотрел на нее. Это было очередным чудом. Они снова встретились и снова в госпитале!

– Снимай шинель, Коленька. Я посмотрю, что у тебя с рукой!

Она помогла снять шинель, гимнастерку. Рукав нательной рубахи был в крови: у него открылась старая рана.

Подошедший хирург, взглянул на рану и произнес: