В тени

– В ближайшее время, Кирилл Афанасьевич, – продолжил маршал, – ты должен перейти к самым активным наступательным действиям, я тебе об этом уже говорил. Тебе, во что бы то ни стало, нужно взять Любань. Это не моя просьба, это приказ, генерал! От выполнения этого приказа зависит судьба страны и твоя лично.

Кирилл Афанасьевич моментально встрепенулся.

– Да-да, вы правы, товарищ представитель Ставки. Конечно, сейчас это самое главное. Думаю, мы обязательно возьмем Любань! Мне совсем недавно прислал доклад командарм 2-ой ударной; пишет, что на его участке в воздухе полностью господствуют немецкие самолеты и тем самым сковывают действия его армии. Дорожная сеть едва пригодна, так как содержать ее в проезжем состоянии просто некому. Отсутствует транспорт, что не позволяет обеспечить подвоз фуража, продовольствия, горючего. Катастрофически не хватает боеприпасов, нечем воевать.

Голос его с каждой фразой становился все глуше и глуше. Он смотрел на Ворошилова, ожидая его реакции, но маршал молчал, словно обдумывая, что на это ответить. Это затянувшееся молчание пугало генерала.

«Зачем я ему все это говорю? – подумал генерал. – Ведь он и сам об этом знает, а значит, знает и Ставка!»

Пауза стала затягиваться.

– Помоги себе сам! – в конце концов, отрубил Ворошилов. – Помоги из собственных резервов. Ставка сейчас тебе ничего не даст! Учти это и больше ничего не требуй! Ты понял?!

– Понял! – произнес Мерецков и разлил водку по рюмкам. – Вы же сами знаете, что я укрепляю 2-ую ударную за счет других армий. Но ее командарм почему-то считает, что, для развития наступления, ему необходимы свежие дивизии, как минимум, дивизион реактивных установок, не менее двух автомобильных батальонов, а также – инженерные части, тягачи, бензовозы.

Этот перечень вызвал на лице Ворошилова недобрую усмешку.

– Больше ему ничего не надо?! Ишь, как размахнулся! Наступать надо, а не считать! Считать мы все научились, а вот воевать. Впрочем, что я тебе, как школьнику, ты и сам все хорошо понимаешь. Будут победы – просить не нужно будет, так дадут!

Маршал замолчал и посмотрел на командующего фронтом, который, словно не слыша его, продолжал:

– Просит прислать сено, чтобы пополнить конский состав, и прикрыть армию с воздуха. Интересно, чем я ее прикрою, если у меня на весь фронт всего двадцать истребителей И-16, а у немцев их более пятисот?

Ворошилов сидел, молча, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Титул вроде бы громкий: представитель Ставки, а за ним – полная пустота.

– Перебрось во 2-ую ударную кавалерийскую дивизию из 52-ой армии, – посоветовал он. – Ты знаешь, Жданов постоянно докладывает Сталину – плохо ленинградцам, мрут от голода, словно мухи! Понимаешь, что это значит. Умирают люди от голода в городе Ленина…

– Понимаю, – ответил Мерецков, – только вот помочь ему никак не могу. Нечем! Кто только против меня сейчас не воюет. «Голубая дивизия» – это испанцы, «Нидерланды» – бельгийцы, «Фландрия» – норвежцы, итальянцы….Словом, каждой твари по паре.

– Интернационал! – произнес Ворошилов и снова усмехнулся. – Мерзнут, наверное, макаронники.

– Много их, а у меня каждый снаряд на счету! Сейчас главная опасность – это их авиация. Она буквально терроризирует стрелковые части и, особенно, кавалерию. Их летчики, словно охотники, гоняются за каждой подводой, а то и за отдельными бойцами.

Ворошилов отодвинул от себя рюмку с водкой, резко поднялся из-за стола и направился к выходу. Остановившись у двери, он обернулся:

– Не гневи Сталина, Мерецков! Второго шанса у тебя просто не будет!

***

Немцы откатывались назад под натиском 2-ой ударной армии. Отходя, гитлеровцы взрывали блиндажи, рушили дома, жгли избы, оставляя после себя мертвую территорию. Рота Смирнова, продвинувшаяся на семь километров вглубь обороны немцев, вскоре наткнулась на сгоревшую дотла небольшую деревушку. Вокруг все было серым: земля, перемешанная со снегом, едкий дым над пепелищем, безучастные лица трупов и низкое, уставшее смотреть на результаты человеческого безумия небо.

Первые бойцы роты натолкнулись на труп женщины, прижимавшей к груди трехлетнюю девочку. Голова девочки была приподнята, будто она силилась заглянуть в глаза матери. На ресницах застыли ледяные слезы.

– Кто их? За что? – прошептал Сибгатуллин, глядя на Николая.

Ему никто не ответил. Ординарец трясущейся рукой полез в карман за кисетом. В этот момент сзади раздалось:

– Почему встали? Продолжать движение!

Голос принадлежал комбату Капустину, который, утопая в снегу, хотел обогнать идущую впереди роту. Запыхавшись и выбившись из сил, комбат наконец-то объявил привал. Строй рассыпался на мелкие группки, каждая из которых искала, где приткнуться. Страшно хотелось есть, но кухни остались на том берегу Волхова. Всех поваров, по приказу командира полка, на время включили в похоронную команду, в итоге забыв про живых! Кто-то достал из мешка концентрат и попытался развести небольшой костер.