В тени королевы

Левина входит в мастерскую, подняв факел над головой, чтобы взглянуть на то, что сделано сегодня. Перед ней сцена в лесу: изукрашенные деревья, за которыми прячутся олени, то здесь, то там из зарослей выглядывает кентавр. Все младшие фрейлины будут в костюмах нимф и дриад: весь день сегодня швеи, набрав полные рты булавок, подгоняли платья им по фигурам, сметывали швы, подрубали подолы, пока девушки проверяли друг дружку на знание стихотворных реплик.

Из тени доносится какой-то шорох. Нет, это дыхание, словно кто-то прячется во тьме. У Левины падает сердце, и по коже бегут мурашки. Она кладет руку на стену, желая найти надежную опору – но легкая декорация едва не валится под рукой. Левина чувствует, что дышит слишком часто, слишком громко, и мысленно приказывает себе успокоиться. Подняв факел над головой, вглядывается во мрак. Вдруг за спиной захлопывается дверь, заставляя ее подпрыгнуть. Кто там? Киз – думает, что она уже ушла? Левина ждет звука задвигаемого засова, готовясь закричать, что она здесь, однако не успевает – но в тот же миг кто-то, подойдя сзади, легко касается ее плеча.

Левина резко оборачивается, сжимая факел, как оружие – но видит перед собой лишь густую шапку черных кудрей, принадлежащих мальчишке Хиллиарду. Это сын ювелира, друга Фокса, что при королеве Марии бежал из страны и лишь недавно вернулся из Женевы. Сегодня мальчик помогал расписывать декорации.

– Это ты? – восклицает она.

– Мистрис Теерлинк, прошу прощения, если я вас напугал.

Левине кажется, что он и хотел напугать. Зачем же еще не окликнул, не подал голос, а просто захлопнул дверь? Она огибает его и идет к двери, с облегчением обнаруживает, что дверь не заперта, и распахивает ее.

– Что ты здесь делаешь?

– Я уснул.

– Если спать в таком месте, простудишься насмерть. У тебя ведь даже одеяла нет.

Быть может, это правда: она потревожила его сон, а дверь захлопнул ветер. Но почему он так странно улыбается? Какой-то недоброй улыбкой. Быть может, ему нравится пугать людей – бывают такие мальчишки.

– Знаю, – отвечает он. – Я просто не хотел уходить…

Свет падает на разрисованную декорацию у него за спиной, и Левина подходит ближе, чтобы рассмотреть рисунок. Перед ней группа сатиров, увлеченных беседой. Точность и подробность поразительная, у каждого свои черты лица – и, мало того, она замечает в сатирах сходство с членами Тайного Совета: вот Арундел с выпирающим брюшком, стоит руки в боки и разглагольствует; а вот Сесил – лощеный, с темной шерстью и тщательно отполированными рожками, но в глазах коварство, и белый жезл, положенный ему по должности, он держит как оружие.

– Великолепная работа, Николас! – восклицает Левина, подходя еще ближе, чтобы разглядеть все детали, и мысленно упрекая себя за то, что позволила воображению увлечься пустыми страхами. Этот мальчик просто любит живопись – потому и остался здесь, когда разошлись остальные. – Сколько тебе лет? – спрашивает она, коснувшись его ледяной руки.

– Четырнадцать.

– Для такого возраста у тебя редкий талант! Нельзя допустить, чтобы такой дар погиб из-за какой-то простуды. Собирай свои вещи, я подвезу тебя до Ладгейта. Где ты живешь? – Теперь она понимает, как глупо было его испугаться.

– Я служу пажом в доме Бодли, мистрис Теерлинк, в Чипсайде.

– И Ричард Бодли позволяет тебе проявлять свой талант художника на службе у королевы? Понимаю.

– Он говорит, что рад послужить ее величеству всем, чем может.

– Чипсайд совсем рядом с Ладгейтом, по другую сторону от собора. Прикажу своему слуге проводить тебя домой. Мистер Бодли, должно быть, уже гадает, куда ты запропастился.

Вместе они выходят из дворца. На улице уже тихо; все веселье переместилось под крышу. Киз с лестницы машет им рукой и желает счастливого пути; женщина и мальчик направляются на восток – медленно, давая глазам привыкнуть к темноте, и звуки музыки, доносящиеся до них из дворца, постепенно меркнут и тают. С берега реки расходятся по домам лондонцы, собравшиеся посмотреть фейерверк; некоторые несут факелы, и их свет бросает во тьму желтые отсветы. Много часов работы без отдыха утомили Левину, она мечтает поскорее оказаться дома и рухнуть в постель, но галопом здесь не поскачешь: приходится аккуратно пробираться сквозь густую толпу, в которой шныряют под ногами у лошадей собаки и дети.

– Эй, поберегись! – время от времени кричит ее конюх.

Николас сидит у него за спиной, крепко, словно величайшую драгоценность, прижимая к себе кожаную сумку с инструментами художника. Левина вспоминает свои первые кисти и краски, подаренные отцом: тогда ей было не больше двенадцати. Сестра Герта смеялась над ней из-за того, что Левина не расставалась с красками, даже ночью клала их под подушку. Проснувшись среди ночи, совала туда нос и с наслаждением вдыхала славный меловой запах растертых пигментов с резкой ноткой гуммиарабика. Эти запахи и сейчас напоминают об отце – даже теперь, после стольких лет, Левина чувствует, как ей его не хватает.

– Мистрис Теерлинк? – осторожно окликает ее мальчик.