– Напиши ему, – говорит Джуно; я понимаю, что речь идет о Хертфорде. – Пригрози, что так он тебя потеряет. Ни на секунду не верю, что он влюбился во Фрэнсис Мотэс.
– И что мне ему сказать?
Джуно соскальзывает с кровати, порывшись в груде вещей на столе, находит там бумагу, перо и чернильницу, кладет их перед Кэтрин, потом говорит:
– Напиши все, что о нем думаешь!
Игра забыта; Кэтрин садится за письмо, проговаривая каждую фразу вслух:
– «
– Тебе не кажется, что это уж слишком? – говорю я.
– Мышка, ты ничего не понимаешь! Я-то знаю, чем зацепить мужчину. Капля ревности ему не повредит.
Слышится стук в дверь, и на пороге возникает Леттис Ноллис.
– Вы никогда не поверите, кто к нам вернулся! – объявляет она, едва не прыгая от возбуждения. – Дадли!
– Вот и слава богу! – откликается Джуно. – Надеюсь, теперь у нас снова начнутся развлечения.
– Да, он уже готовит трехдневный праздник и турнир!
Джуно прыгает от восторга и хлопает в ладоши.
– А еще, – продолжает Леттис, – она хочет дать ему графский титул!
– Думаешь, возвышает его до себя, чтобы все-таки выйти за него замуж? – предполагает Джуно.
– Трудно в это поверить, учитывая скандал, – замечаю я. – Но никогда не знаешь, что у нее на уме.
– И то верно, – отвечает Леттис. – Видела бы ты физиономию Сесила! Он словно уксусу глотнул! – Она подталкивает локтем Кэтрин, которая все еще сидит над письмом.
– Как ловко королева натравливает этих двоих друг на друга, – замечаю я.
– Ах да, – добавляет Леттис, – еще я подложила Фрэнсис Мотэс лягушку в постель!
На это Джуно отвечает аплодисментами.
– Не повезло лягушке, – замечает Кэтрин.
Левина
Вестминстер, ноябрь 1560 года
Небо над головой взрывается каскадом золотых огней. Стоя в дверях, Левина любуется на фейерверк по случаю годовщины коронации Елизаветы. Проходит несколько шагов к реке, туда, откуда лучше видна целая флотилия барок, скользящая по волнам цвета расплавленного золота. С каждым взрывом, с каждым огненным фонтаном толпа разражается восторженными криками и вытягивает шеи, следя за полетом разноцветных падающих звезд. Левина следит за тем, как тьма на миг озаряется ослепительным сиянием, а потом снова становится тьмой. Если бы пришлось рисовать ад, она выбрала бы такую палитру. Ей вспоминается изображение ада у Босха, на картине, виденной давным-давно; но там не было ничего прекрасного, лишь гротескно искаженные пропорции, только нескончаемая боль и страх.
Она думает о девушках в самом сердце этого ада – на барке королевы, и спрашивает себя, сможет ли, как обещала подруге, защитить их от зла. Воспоминания о Фрэнсис удивительно живы; и, хоть со дня ее смерти прошло уже больше года, к глазам Левины вновь подступают слезы. Фрэнсис предупреждала, что Елизавете нельзя доверять, но Левине предупреждения не требуются – она и сама хорошо знает королеву. Теперь, когда имя Дадли очищено от подозрений (по крайней мере, официально), Елизавета снова весела и всем довольна. Как прежде, Дадли гарцует вокруг нее и наслаждается ее благосклонностью. Но тень этого скандала ему не стряхнуть; грязь пристала навеки, как яичная темпера к старым церковным стенам. И настроение королевы меняется внезапно и непредсказуемо – в этом отношении она дочь своего отца.
Левина возвращается в мастерскую, где в дневные часы целая армия мастеров трудится над декорациями для грандиозного маскарада. Сняв с настенного крепления факел, в его неверном свете видит, как Киз, начальник дворцовой стражи, проходит по двору, проверяя, все ли двери заперты. Его огромная медвежья фигура в полумраке смотрится угрожающе, хотя добрее человека не сыскать. Левина машет ему рукой и кричит, что сейчас уходит, только соберет свои вещи.
– Только не задерживайтесь, а то по ошибке и вас запру, – шутит он.
– Как ваша жена? – спрашивает она, вспоминая, что в последнее время мистрис Киз нездорова.
– Уверен, скоро поправится, – отвечает Киз.
Но она замечает, как на миг поникают его плечи.
– Конечно, поправится! – эхом откликается Левина, и Киз идет дальше, продолжая свой обход.