В тени королевы

Это правда; птицы с ярким оперением, порхающие по листу бумаги, дивно красивы. Я запрокидываю голову, опираясь затылком о стену, на миг прикрываю глаза и наслаждаюсь темнотой. Хотела бы я поселиться в Ладгейте с Левиной и ее мужем! Но мы с сестрой и чихнуть не можем без королевского дозволения, а королева в последнее время не спускает с нас глаз.

– Где Кэтрин? – тихо спрашивает Левина.

– Наверное, с Хертфордом.

– Это меня тревожит. Если пронюхает Елизавета – или, того хуже, если сестра забеременеет…

– Знаю. Я тоже за нее беспокоюсь. – Вдруг ощущаю навалившуюся на меня усталость – страшную усталость от того, что за кем-то из моих близких вечно идет по пятам беда. – Как жаль, что Китти не может… – Я останавливаюсь, потому что не знаю, как объяснить, чего именно мне жаль.

– Чего не может?

– Просто быть самой собой.

Дверь во внутренние покои распахивается, и на пороге вновь появляется Сесил. Просители вскакивают и ловят его взгляд; свита стекается к нему, и он что-то говорит своим людям вполголоса. В этот же момент снаружи в комнату вбегает Кэтрин. На руках у сестры Эхо, еще пара собак бежит следом. Кэтрин растрепана, у нее сбился набекрень чепец и выбились волосы, а меж бровей залегла озабоченная морщинка.

– Леди Кэтрин! – говорит Сесил, поворачиваясь к ней. – Где вы были? – В его стальном голосе слышится угроза, от которой внутри у меня что-то сжимается.

Во мгновение ока Кэтрин собирается и, выпрямившись во весь свой невеликий рост, отвечает:

– Ах, милорд, с моей обезьянкой приключилась беда. Геркулес укусил одного из пажей, и до крови. Пришлось мне с этим разбираться. – И обезоруживающе улыбается, крепче прижимая к себе Эхо. Как видно, не у меня одной в нашем семействе талант складно врать.

Сесил кивает медленно, с непроницаемым лицом, и удаляется – исчезает, как тень, и его свита за ним следом.

Кэтрин падает на скамью рядом с нами, шумно выдыхает и шепчет:

– Это не то, что вы думаете!

– А что случилось, дорогая? – спрашивает Левина, перегнувшись к ней и поглаживая по руке.

– Его нигде нет! – Теперь я замечаю, что она старается сморгнуть слезы. – Мы договорились встретиться у запруды, а он не пришел!

– Уверена, этому есть какое-то простое объяснение, – говорит Левина.

– Конечно, есть! – Глаза ее вспыхивают гневом. – В длинной галерее я встретила Гарри Герберта. Он сказал, что Сесил велел Хертфорду держаться от меня подальше.

– Гарри Герберт? – говорю я. – А он точно тебя не обманывает? Он ведь, наверное, ревнует?

– Не знаю, – отвечает сестра и закрывает лицо руками.

Краем глаза я замечаю, что Фрэнсис Мотэс достает что-то из-за пазухи. Письмо.

– Если ты ищешь Хертфорда, – говорит она со сладкой улыбочкой, – то он уехал к себе на Кэнон-Роу.

– Тебе откуда знать? – рявкает Кэтрин.

– Смотри, что он мне прислал! – И она с торжеством протягивает ей листок бумаги.

Кэтрин хватает листок, торопливо разворачивает.

– Стихи! Он послал тебе стихи?! – Ей не удается скрыть дрожь в голосе; листок она держит двумя пальцами, как можно дальше от себя, словно он может укусить. Мне бросается в глаза первая строка: «Любовь к тебе, что в мыслях я лелею…» Стихи Уайетта; он сейчас в большой моде.

Фрэнсис выхватывает у нее листок, бережно складывает и снова прячет на груди, поближе к сердцу – все не спуская глаз с Кэтрин. Совершенно непонятно, как Хертфорд мог прислать ей стихи. Будь это Леттис, было бы еще понятно – но у Фрэнсис красоты, как у брюквы! И ни обаяния, ни доброты. К нам подходит Джуно, встает перед Кэтрин, загораживая от нее Фрэнсис; а та шепчет что-то Лиззи Мэнсфилд, и обе хихикают. В тот миг я думаю, что все правильно сделала с иголкой – и что хорошо бы повторить!

– Ты об этом знала? – спрашивает Левина у Джуно.

– Конечно нет! – шепчет та. – Если бы знала – сказала бы. Но я брата уже пару дней не видела. – Похоже, она расстроена не меньше Кэтрин. – Пойдем, Китти. Идем ко мне. Все равно уже слишком темно, чтобы шить.

Она протягивает Кэтрин руку, и они молча уходят.

Позже я нахожу их в комнатах Джуно. Судя по покрасневшим глазам, Кэтрин плакала. Однако теперь, как видно, успокоилась: они с Джуно сидят на кровати и играют в примеро на камешки вместо монет.

– Джуно мне рассказала, что ты уколола иголкой Лиззи Мэнсфилд, – говорит Кэтрин, оглядываясь на меня, как только я вхожу в спальню. – Молодчина, Мышка! Она заслужила.

Я не хочу сейчас думать о том, что причинила другому человеку боль и мне это понравилось.

– Поиграешь с нами, Мэри? – спрашивает Джуно. – Втроем веселее!

Мы раскладываем карты и играем молча; я вспоминаю, сколько раз утешала Кэтрин в ее любовных горестях, и спрашиваю себя, почему люди так глупеют от любви. Что ж, хотя бы от этого я, по всей видимости, избавлена. Снова вспоминаю платоновских круглых людей, расщепленных надвое, – теперь каждый из них бродит по свету и ищет свою половинку… а есть ли где-нибудь моя половинка? Но сразу заглушаю в себе подобные мысли: ни к чему хорошему они не приведут.