Мы спускаемся по узкой лестнице в сад; в опустевшем Уайтхолле тихо, как в соборе. Снаружи из наших уст вылетают облачка пара. На мокрой траве мгновенно промокают и туфли, и подолы. Мы пробираемся к садовой калитке вдоль ряда шпалерных фруктовых деревьев, чьи ветки чернеют, словно кружева, на фоне бело-серого неба. Весной здесь настоящий рай, многоцветье полевых цветов – но теперь все голо и сыро, и под ногами чавкает каша из гниющей палой листвы. В дальнем конца сада калитка, почти незаметная за завесой из вечнозеленых вьюнков; я подхожу к ней первая, пытаюсь открыть – однако калитка заперта. Я перевожу растерянный взгляд на Джуно. На миг у меня обрывается сердце: кажется, все кончено, не будет никакой свадьбы, да и не должно было быть, это все какой-то розыгрыш – быть может, Хертфорд даже ничего не знает о моих сегодняшних планах. Джуно шарит у себя под плащом и наконец достает ключ, извлекает его из-за корсажа, как меч – и мои страхи рассеиваются.
– Джуно! – восклицаю я. – Откуда?..
– Не спрашивай, – отвечает подруга, блеснув глазами. Милая моя Джуно!
Ступеньки, узкие и опасно скользкие, заросли травой. Цепляюсь за металлические перила, такие холодные, что обжигают пальцы. В спешке я позабыла перчатки. Но скатиться с лестницы страшнее, чем обморозиться; а кроме того, все мои чувства притуплены ожиданием великого события. Вот мы и внизу, на песчаном пляже возле реки – бескрайнее поле песка, на котором тут и там виднеются камни или еще какие-то загадочные предметы, рекой выброшенные на берег. От воды дует пронзительный ветер, к промокшим подолам липнет грязь и песок. Одной рукой придерживаю хлопающие полы плаща, другой держу капюшон, чтобы не слетел с головы. Мимо проплывают суда, однако никто оттуда на нас не смотрит – не замечает или, быть может, не интересуется двумя закутанными с головы до пят фигурами, что пробираются по берегу. Мало ли кем мы можем быть, мало ли что можем тут делать! Например, собираем съедобные ракушки, или ищем монеты, или срезаем дорогу к рынку. По нашему виду нипочем не догадаться, что это близкая родственница королевы Англии вдвоем с лучшей подругой спешит на собственную тайную свадьбу!
Левина
Ладгейт, декабрь 1560 года
Левина наблюдает, как Николас тонкой кистью прорисовывает детали. Он скопировал сделанный ею портрет Кэтрин; ему удалось в полной мере передать ощущение легкости, воздушности, словно от пуха одуванчика, который вот-вот взлетит, подхваченный ветром. У Николаса необычный талант рисовать глаза: люди на его портретах смотрят прямо на зрителя, словно бросают ему вызов. Глаза у Кэтрин голубые, как васильки; и Николасу отлично удалось противопоставить ее невесомости прямой, открытый взгляд. Да, это Кэтрин: можно подумать, что он отлично ее изучил, хоть и видел всего раз. Левине запомнилось, как он тогда следил за ней глазами. Что поделать, Кэтрин производит такое действие на мужчин – даже на тех, кто постарше и кому следовало бы быть поумнее.
Сейчас Николас добавляет ей в зрачки крохотные, едва различимые блики свинцовых белил, еще один блик наносит на волосы – и портрет словно оживает; в нем появляется движение, которого не было прежде. У мальчика уже выработался свой отличительный стиль, совсем непохожий на стиль Левины. Там, где она предпочитает создавать впечатление, подчеркивая, даже преувеличивая одну черту и размывая другие, Николас воспроизводит тончайшие детали с почти математической точностью. Когда-нибудь, думается ей, этот мальчик станет куда более прославлен, чем она сама: точное жизнеподобие и прорисовка деталей сейчас входят в моду – а Левине этого недостает. Не завидует ли она ему? Может быть, немного. Но талант у него поразительный, в этом сомнений нет.
Она заставляет себя не отвлекаться от собственной работы: берет по капле ржаво-бурого и охры, смешивает, проверяет получившийся цвет на клочке веленевой бумаги, подносит к свету и старается припомнить точный оттенок волос королевы – вроде начищенной меди. Качает головой, недовольная тем, что получилось, и возвращается к чертам лица. На миниатюре Левина сознательно изображает королеву юной, невинной и большеглазой, однако упрямой линией подбородка намекает на силу ее личности. Несомненно, Елизавета интересная женщина, даже красивая, хотя «хорошенькой» ее не назовешь. Левина вспоминает свою первую встречу с ней, по прибытии в особняк Екатерины Парр: в то время Англией еще правил король Генрих, а Елизавета была чуть постарше, чем Николас сейчас. Но всегда, даже в детстве, от нее исходило ощущение силы и стойкости. Разумеется, тогда никто и подумать не мог, что дочь королевы, впавшей в немилость, однажды станет королевой сама…
Тем временем Николас сминает бумагу и швыряет в корзину со словами:
– Вот вам на растопку!
– Почему так? – спрашивает она.
– Не выходит, как надо, – отвечает он, не скрывая досады.
– Мне кажется, у тебя все получилось.