Колотит кулаком в дверь – без ответа. Заглядывает в окно – пусто. Такое впечатление, что в доме ни души, нет даже слуг. Левина чувствует себя дурой и уже упрекает себя за то, как разыгралось у нее воображение. Скорее всего, Хертфорд сейчас с матерью в Хэнворте; девушки же даже не выходили из дворца – например, пошли прогуляться по длинной галерее, не предполагая, что кто-то будет их искать и сходить с ума от беспокойства. Стоило просто порадоваться, что Кэтрин лучше, что она встала и выходит – а не бегать тут, как сумасшедшая, дав самым диким подозрениям овладеть собою. Должно быть, это труп на улице навел ее на мрачные мысли. Однако гнетущая тревога ее не оставляет – и Левина снова барабанит в дверь.
Кэтрин
Кэнон-роу, декабрь 1560 года
Громовые удары в дверь. Я поворачиваюсь к Хертфорду:
– Кто там?
Он не отвечает – только качает головой, поджимает губы и крепче сжимает мою руку.
– Где все? Почему твой дворецкий не открывает? – спрашивает Джуно.
– Я отпустил на день слуг, чтобы никто нас не тревожил, – отвечает Хертфорд.
– Даже Барнаби?
– Всех.
Кругленький человечек в потертой шерстяной рясе и с простым деревянным крестом на оловянной цепочке, жмется в угол, и по лицу его ясно, что сейчас он предпочел бы оказаться в любом другом месте. Интересно, откуда Хертфорд с Джуно взяли священника? Должно быть, он из тех, что десятками проезжают сейчас через Лондон, возвращаясь из изгнания; теперь, когда в Англии их больше не преследуют за веру, они возвращаются и ищут здесь мест.
– Кто стучит? – снова спрашиваю я.
Должно быть, по голосу ясно, что я испугана, так что Хертфорд отвечает:
– Не тревожься, Китти. С улицы нас в этих покоях не разглядеть.
– Ты обо всем подумал, братец, – замечает Джуно.
Стук наконец смолкает.
– Что ж, готовы? – спрашивает Хертфорд, обращаясь к священнику.
Тот листает свой молитвенник и, щурясь, смотрит на страницы сквозь лупу.
– Да, милорд. Все готово, можем начинать. – Он протирает глаза и сосредотачивается.
– Нам встать на колени? – спрашивает Хертфорд.
– Если желаете, милорд.
Мы опускаемся на колени. Я стараюсь думать о Боге и о святости брака, но вместо этого в голову лезут воспоминания о предыдущей свадьбе – о роскоши Дарэм-хауса, о толпе знати, явившейся стать свидетелями, о чужом подвенечном наряде, таком роскошном, какого мне ни прежде, ни после надевать не приходилось. И Джейн… нет, не надо думать о Джейн. Смотрю на свое платье, забрызганное грязью, на подол в песке и полоски грязи под ногтями, однако это меня совсем не огорчает – наоборот, хочется рассмеяться. Я утыкаюсь Хертфорду в плечо и шепчу:
– Я люблю тебя!
А он берет мою руку, подносит к губам и целует. Но в следующий миг приходит новая мысль: «Я люблю тебя слишком сильно!»
– Слишком сильной любовь не бывает, Китти, – отвечает он, и тут я понимаю, что вымолвила это вслух.
Несмотря на его заверения, совсем в этом не уверена. Такое чувство, словно я, разгоняясь, скольжу по льду – и не знаю, сумею ли остановиться, сделав красивый пируэт, как голландские конькобежцы, или грохнусь навзничь. Сосредотачиваюсь на руке Хертфорда, сжимающей мою руку, на ее силе и крепости; от чего тревога стихает и становится легче.
Снова кто-то барабанит во входную дверь. Мы замираем, как статуи. Я смотрю на Хертфорда; он молча сжимает и разжимает челюсти. У Джуно начинается приступ кашля; она затыкает себе рот, сгибается пополам и багровеет, стараясь сдержать кашель. По счастью, стук в дверь быстро стихает.
– Что с тобой, сестренка? Заболела? – спрашивает Хертфорд.
– Ничего, пустяки, – отвечает она.
Священник снова берется за книгу, листает, вглядывается в строки, читает молитвы, неуклюже пытаясь одновременно переворачивать страницы и придерживать лупу. Похоже, венчать ему приходится нечасто. Мы с Джуно переглядываемся и едва сдерживаем улыбки. Как бы мы сейчас смеялись над незадачливым клириком, не будь это моя собственная свадьба!
Мы с Хертфордом по очереди повторяем брачные обеты – и, кажется, сердце мое вот-вот вырвется из груди и вспорхнет в небеса. Хертфорд достает из-за пазухи сверток и помахивает им у меня перед носом, словно предлагает косточку щенку. Потом развязывает сверток и кладет мне на ладонь кольцо. Оно сделано из пяти соединенных между собой золотых обручей, переплетенных, словно виноградная лоза.
– Прочти, что там написано! – шепчет он.
Поднимаю взгляд на священника, не зная, можно так прерывать церемонию. Он кивает в знак согласия, и я читаю надпись, крохотными буквами выгравированную на кольце:
– О-о! – только и удается вымолвить мне.
Хертфорд надевает кольцо мне на палец, рядом с обручальным, и повторяет слова священника.
Вот и все. Теперь мы муж и жена.