В.В. Тетрадь с рисунками на полях

– Даже дикие звери совершенствуются и усваивают новые методы ведения войны, – невесело пошутил коллежский советник.

В конце концов совместными усилиями Загорскому и Ганцзалину удалось разжечь костер. Идущий от него яркий желтый свет, подрагивая, потянулся в темноту, расширяя безопасное для человека пространство.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Ганцзалин, – так-то лучше. Добро пожаловать в гости, господа волки.

Загорский, однако, заявил, что костер – это лишь полдела. Костер может напугать волков или пуму, но он едва ли отпугнет медведя, не говоря уже о людях.

– Вы думаете, тут, в горах, есть какие-то люди? – спросил Верещагин, который растирал ладони, озябшие на холодном ветру.

– Безусловно, – кивнул Загорский. – Горы – то место, где всегда скрываются люди, имеющие разногласия с законом. Попросту говоря, всякого рода разбойники и бандиты. Боюсь, выстрел Ганцзалина могли привлечь их внимание. Мы, конечно, ушли довольно далеко, но если нас нашли волки, нас могут отыскать и люди. Тем более, мы разожгли костер, который в ночи видно издалека. Мы со всех сторон окружены хищниками, и костер – единственная преграда между нами и ими, так что потушить его мы не можем. Значит, придется устраивать ночные дежурства, чтобы возможный враг не застиг нас врасплох.

Ночь разбили на двухчасовые стражи. Первая досталась Ганцзалину, вторая – Загорскому, а третья – Верещагину.

– Василий Васильевич, вы можете не участвовать в дежурствах, – предложил коллежский советник. – Мы с Ганцзалином справимся сами, нам не впервой.

Однако Верещагин сказал, что он не какой-то там неженка, он служил во флоте, несмотря на возраст, здоров и вынослив, и намерен нести все издержки их похода наравне с остальными.

Видимо, за предыдущие два дня они здорово устали, поскольку Загорский с трудом разбудил Верещагина, когда пришла его очередь.

– Может быть, все-таки Ганцзалин подежурит вместо вас? – с некоторым сомнением спросил Нестор Васильевич, глядя, как художник с трудом продирает глаза.

– Ни в коем разе, – отвечал Верещагин, – я бодр и весел.

Загорский кивнул, улегся на одеяло, прикрылся вторым его концом и несколько минут лежал, ожидая, не начнет ли дремать Верещагин. Но тот сидел возле костра, подбрасывая в него ветки, и глухо покашливая – кажется, в походе он немного простыл.

«Как доберемся до станции, надо будет купить в аптеке барсучьего жира и дать ему», – напоследок подумал Нестор Васильевич, проваливаясь в глубокий, словно горная пропасть, сон.

Впрочем, очень скоро он проснулся от того, что рядом тревожно заржали индейские пони. Загорский открыл глаза и увидел, как Верещагин поднялся со своего места, подхватил ружье и вышел из пещеры в ночь.

Некоторое время коллежский советник чутко прислушивался к звукам, идущим снаружи, но все было тихо – ни воя, ни шума, и очень скоро глаза его снова смежил крепкий сон.

* * *

Пробуждение Загорского было внезапным и мгновенным. Он не успел еще открыть глаза, как понял, что они в пещере не одни. Рядом был кто-то еще, кто-то, представлявший смертельную опасность. Впрочем, если быть совсем точным, врагов было несколько.

Продолжая делать вид, что крепко спит, Загорский прислушался. Похоже, Ганцзалин тоже не спал – Нестор Васильевич не слышал его дыхания, обычно ровного и размеренного. Итак, Ганцзалин почувствовал неладное и тоже проснулся. Это хорошо, в случае чего они могут начать действовать внезапно и одновременно.

Но если враги пробрались в пещеру – а в том, что это враги, у Загорского не было никаких сомнений – то что они сделали с Верещагиным? Вероятнее всего, подстерегли, когда он ночью вышел из пещеры, оглушили и затем просто беззвучно задушили. Но почему они не сделали того же с ним и с Ганцзалином, точнее, почему даже не попытались?

Загорский чувствовал присутствие в пещере нескольких посторонних, но понять точно, где они располагаются, пока не мог. Открывать глаза было опасно, это наверняка бы заметил враг. Тогда он сосредоточил внимание на верхнем даньтяне, том, который индийцы зовут «аджна», а мистики и оккультисты – третий глаз, и который по их представлениям располагается во лбу. Загорский знал, что видеть третьим глазом по-настоящему нельзя, но концентрация на нем обостряет восприимчивость всех пяти чувств.

И точно, спустя несколько мгновений третий глаз его словно обратился в фонарь, из которого исходил свет и светом этим он ощупывал окружающее пространство. Глаза коллежского советника по-прежнему были закрыты, со стороны казалось, что он спит, но на самом деле он производил необыкновенно активную работу.

При помощи третьего глаза он нащупал семь неясных фигур, стоявших в разных концах пещеры. Фигуры эти словно бы взяли его и Ганцзалина в круг, держали в самом центре своего внимания. И еще фигуры эти совершенно явно в них целились. Одно неосторожное движение – и их расстреляют, как куропаток.

И тут над головой его раздался чей-то низкий хрипловатый голос.

– Он не спит, – вдруг сказал голос. – Он видит нас.