Голос говорил на незнакомом языке, скорее всего, на одном из бесчисленных индейских диалектов, однако смысл слов был Загорскому совершенно ясен. Что ж, подумал он, раз враг узнал, что он не спит, видимо, пришло время открыть глаза и посмотреть, с кем это столкнула их судьба.
Однако глаза открыть он так и не успел: к лицу его прижали тряпку, запахло хлороформом, и Нестор Васильевич провалился обратно в сонную тьму…
Когда он очнулся, у него болела голова и ныли руки и ноги – они были стянуты веревками так туго, что невозможно было пошевелиться. К счастью, глаза открыть он смог. Он по-прежнему лежал в той же самой пещере, но ни Ганцзалина, ни Верещагина видно не было.
У входа все еще горел костер, языки пламени бросали внутрь кровавые отблески, и Загорский с его орлиным зрением хорошо различал внутренности пещеры в зыбкой, разжижаемой неверным светом полутьме.
Рядом с ним, присев на корточки, сидело странное существо. Тело у него было человеческое, голова – волчья. Серая мохнатая морда неотрывно глядела на Загорского застывшими мертвыми глазами. Если бы коллежский советник был человеком чуть более суеверным, он бы решил, что умер и попал в китайский ад диюй, в одно из десяти судилищ, кишащих жуткими демоническими тварями. Однако коллежский советник любому, даже самому удивительному событию всегда старался найти рациональное объяснение. Так случилось и в этот раз: проморгавшись, он понял, что над ним восседает вовсе не какой-то дьявольский оборотень, а просто индеец в маске волка.
О том, что это именно индеец, ясно говорила медная кожа запястий и одежда: светло-коричневые штаны из оленьей шкуры с бахромой по краям, такая же рубашка, короткий передник, мягкие мокасины – все было очень удобным и отлично маскировало хозяина среди красноватых пород здешних гор. Вероятнее всего, это была походная одежда индейца, вышедшего на тропу войны. Впрочем, пока он не открыл лица, на которое во время военных действий индейскими воинами наносилась боевая раскраска, утверждать что-либо наверняка было трудно. С другой стороны, по окончании индейских войн местным племенам, кажется, была запрещена даже боевая раскраска.
Увидев, что Загорский пришел в себя, человек-волк поднял маску и сдвинул ее на затылок. Теперь на бледнолицего пришельца глядела весьма выразительная физиономия: меднокожее ромбовидное лицо, обрамленное длинными черными прядями, высокие скулы, надменный взгляд, тяжелый орлиный нос с грубыми складками по бокам, большой толстогубый рот, кончики которого были опущены вниз – перед ним был явно незаурядный человек.
Индеец несколько секунд вглядывался в лицо Загорского, как будто пытаясь увидеть в нем что-то, доступное лишь ему одному, потом выплюнул короткую фразу на непонятном певучем языке.
Нестор Васильевич беспомощно поднял брови, всем своим видом демонстрируя непонимание.
Собеседник его повторил вопрос по-испански. На этот раз Загорский уловил смысл сказанного. Хотя испанского коллежский советник не знал, но этот язык был близок к древней латыни, которую изучал он в университете. Правда, одно дело – понимать, и совсем другое – говорить. И поэтому Загорский снова покачал головой.
– Но а́бло эспаньо́ль[5]
, – проговорил он как можно яснее.На мрачном лице краснокожего выразилось легкое пренебрежение.
– Настоящий бледнолицый, – процедил он по-английски. – Не способен ни к одному языку, кроме своего родного. Как тебя звать?
Загорский секунду поколебался, не назвать ли индейцу свое китайское прозвище – Гора Добродетели, но, подумав, решил, что это будет чересчур.
– Нестор, – отвечал он. – Меня звать Нестор.
– Твое имя что-нибудь значит? – поинтересовался индеец.
Загорский кивнул – его имя значит «Возвратившийся Домой».
Индеец усмехнулся. Разве его дом – Скалистые Горы? Или, может быть, его дом – земля ютов? Что он делает тут, вдалеке от своей бледнолицей родины?
Коллежский советник, однако, не спешил отвечать на вопрос, тем более, что, судя по всему, вопрос этот был риторический. Краснокожий нахмурился: почему бледнолицый умолк? Может быть, у него отсох язык и его надо отрезать, чтобы попусту не болтался во рту?
– Я назвал свое имя, – сказал Нестор Васильевич, – назови и ты свое.
– Мое имя Лунный Волк, – слегка помедлив, отвечал индеец, – я шаман племени навахо.
И он заглянул в глаза собеседнику, очевидно, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова. Физиономия коллежского советника, однако, оставалась бесстрастной, как будто он и сам был индейцем.
– Где мои друзья? – спросил Загорский.
– Твои друзья в надежном месте, – злобно улыбнулся шаман. – Ответь лучше, зачем вы явились на землю юта и навахо? У наших племен есть договор с Великим отцом[6]
: мы ушли сюда по его повелению, но вы, бледнолицые, не имеете права являться к нам с вашими мотыгами и лопатами, здесь нет ни желтого, ни белого металла[7].