Валенсия и Валентайн

На этот раз, вытирая телефонную трубку, к которой прикоснулась Грейс, Валенсия уже почти не скрытничала. При мысли о том, что кто-то находится в ее квартире, она ощущала зуд и отчаянно пыталась его подавить. С ней все будет в порядке. Прибраться можно позже. Она вытирала лизолом каждую вещь. Один два три четыре пять шесть семь восемь девять десять одиннадцать двенадцать тринадцать четырнадцать пятнадцать шестнадцать семнадцать восемнадцать…

– Какой длинный день, – пробормотала Грейс, подтягивая ноги под себя на диване. Валенсия не понимала, почему ноги Грейс должны находиться на диване. Она старалась не пялиться на них, не хотела быть грубой, но также не хотела, чтобы чужие ноги лежали на ее диване. Она покачала головой, и Грейс странно посмотрела на нее. – Что?

Валенсия снова покачала головой. Грейс слишком хорошо читала выражения лица.

– Ничего.

Грейс пожала плечами. Она собрала волосы в хвост и закрепила их фиолетовой резинкой, но их было так много, что они сразу же начали медленно спускаться к затылку.

– Я уже готова к выходным.

Валенсия удивленно подняла глаза.

– К выходным? Еще же не пятница.

Конечно, нет, она не могла пропустить так много за одну неделю. Она посмотрела на свое запястье, потом на часы на стене, потом снова на ноги на диване. И не смогла вспомнить, что ищет.

– Так что? – Внезапно она засомневалась. Эти ноги. Захочет ли Грейс оставаться ее подругой, если она столкнет ее с дивана?

– Еще нет, – сказала Грейс, не замечая зарождающегося в Валенсии шторма. – Я про другое. Твоя квартира всегда так выглядит?

Голос Грейс звучал где-то на заднем плане вместе с фортепианной музыкой; Валенсия готовилась к следующему сеансу терапии с Луизой, на котором они должны были обсудить, как справиться с присутствием других людей в ее квартире, но этот вопрос привлек ее внимание.

Она забыла, как выглядит ее квартира. Прошло так много времени с тех пор, как в ней был кто-то еще, а теперь ее заставили посмотреть на это чужими глазами. И она мгновенно возненавидела увиденное. Рекламные брошюры и письма громоздились на кофейном столике вместе с книгами и журналами, стаканчиками для воды, кофейными чашками и полупустыми тарелками. На диване между ними валялся желтый блокнот с надписью «Вещи Которые Вы Никогда Не Должны Произносить Вслух: Заметки Того Кто Сказал Их Все», нацарапанной сверху. Пара грязных скомканных носков в углу, крошки под обеденным столом. Крошки на обеденном столе. Крошки на диване. Пыль, плавающая в солнечном луче. Она почувствовала, как вспыхнуло лицо, и спросила себя, как бы выглядела, если бы неосознанно пренебрегла своими волосами, лицом и телом так, как пренебрегла своей квартирой.

– Да, извини…

– О, не стоит! Просто… это не то, чего я ожидала. Я вроде как полагала, что твое жилище будет безупречно чистым. Ну, ты знаешь, из-за твоей штуки с микробами.

Валенсия покраснела. Она не рассказывала Грейс о своей «штуке с микробами».

Напоминание о том, что это было так очевидно, сильно ей не понравилось. Она попыталась поднять брови, как будто не знала, что имела в виду Грейс.

– Твои салфетки с лизолом на работе и все такое, – пояснила Грейс. – Просто я вроде как думала, что ты помешана на чистоте.

Валенсия оглядела комнату. Ее комната. Ее беспорядок. Ее «микробная штука».

– Я, честно говоря, не знаю, – сказала она наконец, не в состоянии полностью понять себя. – Это же все мое, правильно? Мои микробы. Они меня не пугают. Не знаю почему. Просто я чувствую, что здесь все… – Ее взгляд остановился на ногах Грейс на диване. Это было совершенно другое дело, и, опять же, она не знала почему.

– Интересно, – протянула Грейс тоном психотерапевта. Так же говорила Луиза. Интересно.

Она наклонилась и схватила подругу за плечо. Психотерапевты так не делали. Так делала Грейс. Валенсия напряглась: почему Грейс такая чувствительная?

– Вот что, пицца будет здесь в десять. Этого времени достаточно, чтобы ты рассказала мне, в чем дело, Вэлли.

– Я просто больна и думаю, что это грипп, – сказала Валенсия.

– Ты большая жирная лгунья. – Грейс покачала головой.

– Я знаю, – с несчастным видом согласилась Валенсия.

Грейс откинулась на спинку дивана.

– Скажи мне, – потребовала она голосом, который обычно приберегала для работы. – Я пришла сюда не только для того, чтобы посмотреть один фильм десять тысяч раз. Причем даже не очень хороший фильм.

Валенсия обдумала это заявление. Она уже сказала Грейс, что ее бабушка умерла, до того, как ее бабушка действительно умерла. Она не могла сказать подруге, что бабушка умерла снова. И она определенно не могла признаться, что так боялась выехать из города, что бросила свою бабушку на смертном одре. Но если бы она сказала, что расстроена из-за Джеймса, пришлось бы ей тогда снова говорить о Шарлин? С этой проблемой она постоянно сталкивалась по мере того, как узнавала людей, которые также хотели узнать ее.