Валенсия и Валентайн

Мистер Валентайн заснул на стуле у гейта 41, а я сидела на наших сумках, наблюдая за людьми: взволнованным мужчиной и женщиной с кричащим ребенком, группой смеющихся стюардесс с затуманенными глазами, парой богатых молодых женщин с совершенно новым багажом и в туристических ботинках.

А потом краем глаза я увидела кого-то знакомого – или, по крайней мере, мне так показалось. Ее волосы теперь были длиннее, но все еще темные, коротко подстриженные. На ней была просторная зеленая куртка, которая свисала почти до колен, из-под нее выглядывала джинсовая юбка. Она стояла в той же очереди на посадку, что и женщины с новым багажом, но была там одна, покачиваясь в нервном ожидании на мысках и кусая ногти. Я не могла разглядеть ее лицо и убедиться, что это она, но меня переполняло желание выяснить это. Мне нужно было знать, что она спаслась и теперь наслаждается своей жизнью, путешествуя через лондонский аэропорт, как и я. Я встала, но она уже показала свой посадочный талон женщине за стойкой регистрации, а затем исчезла в проходе.

Глава 23

Валенсия лежала на полу гостиной в своей маленькой квартирке, вытянув руки над головой и уставившись в потолок. В одной руке она сжимала распечатку резюме личного кабинета Джеймса Мейса, включая его полное имя и домашний адрес. Слушая доносившуюся из соседней квартиры музыку, она снова думала о том, какие чувства хотел выразить Рахманинов в этом этюде. Писал ли он это о красоте или боли? Ответ не давался. В любом случае – был ли он человеком исключительно грустным или чрезмерно счастливым, – она точно знала, что он – человек крайностей. Был ли этот этюд о приходе любви или о ее уходе?

Или, может быть, он был сумасшедшим и эту вещь написал о самом себе. Безумие может звучать как любовь. Может быть, именно поэтому он не хотел говорить о тех образах, что рождало его воображение. Пусть лучше тебя считают страстным или убитым горем, чем сумасшедшим.

На данный момент она могла соотносить музыку за стеной с каждым из трех возможных Рахманиновых.

Листок с адресом Джеймса Мейса Валенсия держала прямо перед глазами.

На работе она сразу же, как только Грейс отвернулась, нашла нужную информацию, распечатала ее и вернулась домой. Что-то подсказывало, что Грейс ее план не одобрит.

Соображала Валенсия плохо; казалось, мысли мелькают перед мысленным взором, словно вспышки фейерверка. Они были громкими и яркими, и от них у нее болела голова. Одна мысль, в частности, не давала покоя – нужно позвонить матери. Но что бы она сказала? Как могла извиниться за свое поведение? И как она должна была ехать на похороны своей бабушки, если не смогла добраться до ее смертного одра?

Простит ли ее кто-нибудь? Нет. И они не должны этого делать. Она просто добавила бы это к своему долгу. Она проживет еще несколько лет и проведет их в агентстве по взысканию долгов. Все прекрасно, все прекрасно. Полнейший непорядок, но все прекрасно.

Ей следовало принять лекарство – сейчас все было таким ярким и красочным. Даже тревожные мысли не столько огорчали, сколько оглушали, как будто кричали ей с другой стороны проволочной сетки, но не могли добраться до нее. Снова затуманить все это было бы стыдно. Почему она так долго скрывала эту часть себя? Конечно, это громко. Почти – почти – на грани дискомфорта, но, опять же, прошло так много времени с тех пор, как она ощущала что-то настолько яркое. Может быть, к этому просто нужно было привыкнуть. Может быть, сейчас все было бы по-другому.

Удерживать мысль в фокусе, чтобы как следует ее обдумать, не получалось – было слишком шумно, поэтому она прижала пальцы ко лбу и приняла решение не думая. Она встала. Взяла свой паспорт, ключи и бумажник. Запихнула в рюкзак кое-какую одежду и надела куртку. Впервые в жизни она выходила за рамки сценария в реальной жизни.

То ли сумасшедшая, то ли влюбленная. Как Рахманинов.

Два часа спустя она сидела в аэропорту на своем обычном месте, разрывая на клочки листок с адресом Джеймса Мейса и роняя их на пол у своих ног. Есть ли у нормальных людей обычные места в аэропортах? У людей, которые не ездят в аэропорты, чтобы встречать других или отправляться в поездки самим? Она сидела там часами, наблюдая за прилетающими и улетающими самолетами и стараясь не плакать.

Она пришла со всей решимостью, на которую была способна, и чувствовала себя такой гордой и храброй. Срочность перевесила страх. Она подумала, что, может быть, могла бы появиться у его двери – может быть, он действительно хотел, чтобы она пришла; может быть, он просто был удивлен, когда она рассказала ему о своей идее. Как в том фильме, который она смотрела на повторе последние несколько дней. Как в любом романтическом фильме: люди никогда не имеют в виду то, что говорят. Они говорят, что хотят прекратить отношения, или чтобы их оставили в покое, или чтобы другой человек освободился от них, но на самом деле они хотели, чтобы их преследовали, ловили и любили.

Разве она не была ярким тому примером?