Валенсия и Валентайн

Никогда раньше она не вела себя столь импульсивно и впервые на своей памяти чувствовала себя свободной. Шагая по полированному полу аэропорта, она могла поклясться, что слышит плывущую в воздухе фортепианную музыку. Низкие минорные аккорды нависли над ее головой, как тяжелые дождевые тучи; она почти чувствовала, как ноты ударяют ей в лицо. Вцепившись в лямки рюкзака побелевшими от напряжения пальцами, она ощущала отдающуюся во всем теле пульсацию собственного сердца. Наконец-то она делала что-то значительное. Фейерверк.

Но когда она подошла к билетной кассе, от уверенности ничего не осталось. Все началось с одной-единственной мысли: что, если ее самолет упадет с неба? А потом она представила это, почувствовала и услышала, и не смогла ни дышать, ни думать, ни двигаться. Она сразу поняла, что это все, на что она способна. Она сделала прыжок с разбега, но ноги приросли к земле, и все ее тело обмякло. Она была самое большее поверженной статуей.

Застрявший.

Она не была ни храброй, ни свободной – просто помешанной.

Теперь мысль о том, чтобы вернуться в свою машину и сесть за руль, казалась невыносимой. Люди. Похороны бабушки. Луиза. Валенсия задыхалась и уже не чувствовала рук. Она поставила свой рюкзак на землю и направилась к своему месту. Ей нужно было что-то знакомое.

Стюардесса с суровым выражением лица тут же принесла рюкзак и сказала:

– Мэм. Нельзя оставлять вещи без присмотра и… о, вы в порядке?

Валенсия выдавила улыбку и солгала. У нее это хорошо получалось.

– В порядке. Я только что получила плохие новости. Извините. Мне нужна минутка.

Стюардесса похлопала ее по плечу и напомнила, что свои вещи нужно всегда держать при себе. Затем она ушла.

И что дальше? Она не могла сидеть там вечно. Она посмотрела на свои лежащие на коленях руки – покрасневшие, сухие, покрытые струпьями от постоянного мытья в обжигающе горячей воде. Старушечьи руки. Она смотрела на них миллион лет. Два миллиона. Три миллиона. Когда она снова подняла глаза, перед ней стояла Грейс.

– Ты в порядке, Вэлли?

– Да, – сказала Валенсия. – Нет. Как ты узнала, что я буду здесь?

– Сначала проверила твою квартиру, потом больницу. А потом вспомнила, как ты говорила, что иногда так делаешь. Это было последнее место, о котором я бы подумала, так что я рада, что ты здесь. Что ты делаешь? – Грейс шагнула вперед, и какой-то мужчина, проходя мимо, столкнулся с ней. Она увидела сумку, лежащую рядом с Валенсией, как послушная собака. – Ты… ты летишь к нему? – Она прошептала это с широко раскрытыми глазами, почти благоговейно.

Грейс оценила бы такой грандиозный романтический жест.

Но Валенсия вдруг почувствовала, что заснет, если только моргнет глазами. Должно быть, где-то в ее теле был клапан выброса адреналина; все ушло.

– Да. Нет. То есть собиралась. – Ее слова сливались одно с другим. – Не знаю зачем, – пробормотала она, глядя в пол. – Думала, что появлюсь у его двери. Разве это не безумие? Это безумие.

– Ты не сумасшедшая, – сказала Грейс. – Должна признать, однако, что я беспокоюсь о тебе. Ты же знаешь, что мне не все равно, верно? Я не пытаюсь совать нос в чужие дела. Это ссора с этим парнем так сильно повлияла на тебя или, может быть, есть что-то еще?

Валенсия чувствовала – Грейс ожидает, что она разрыдается или обидится, но все ее эмоции испарились, как вода в кастрюле.

– Я в порядке, – сказала она. – Может, нам вернуться на работу?

Грейс села рядом с подругой, и ее темные брови сошлись под волосами, как будто обсуждали что-то свое. Валенсия озадаченно наблюдала за столь очевидным проявлением заботы со стороны другого человека. Чувства вдруг представились ей неким иностранным понятием, другим языком.

– Нет. Поговори со мной, девочка. Что происходит?

Валенсия пожала плечами. Хорошо. Вести разговоры – почему бы и нет. Хотя лучше бы поспать.

– Как ты думаешь, та женщина, которая ответила на звонок, была женой Джеймса Мейса? – Вопрос слетел с ее губ, и она чуть не оглянулась, чтобы посмотреть, кто его задал.

Грейс угрюмо насупилась.

– У него есть жена?

– Насколько я знаю, нет, но… – Валенсия подумала о том, как тихо он говорил, как будто не хотел, чтобы его подслушали, и как резко он иногда заканчивал их разговоры. Это, безусловно, объяснило бы, почему он не хотел, чтобы она появлялась в его доме в Нью-Йорке. Оставался вопрос, что она должна чувствовать. Что ее унизили? Может быть, предали? Или ее удел – печаль?

Нет, просто усталость.

Грейс смеялась.

– Значит, нет. Конечно, нет.

– Почему ты так уверена?

– Потому что если бы у него была жена и если бы я разговаривала в тот день с его женой, она бы отреагировала. Верно?

– Ну… да, – согласилась Валенсия. Если только он не использовал вымышленное имя, когда звонил. – Что это было за выражение у тебя на лице после того, как ты повесила трубку? Когда перезвонила по моему телефону? – Валенсия чувствовала себя так, словно вела разговор через кого-то, кому был важен предмет разговора, но кто сам ничего не чувствует.