Валерий Гаврилин

Спектакль «Степан Разин» шёл нечасто (власти были недовольны), что, конечно, огорчало и режиссёра, и композитора, поскольку зрителям этот трагический сказ по роману Шукшина очень нравился. На премьере Гаврилин не был из-за болезни, ездила Наталия Евгеньевна: «Впечатление очень сильное: сердце сжимается от боли за человека; в конце спектакля, когда мальчишка поёт «Схороните меня, братцы-разбойнички…», — комок в горле. Так неспокойно весь спектакль: мечешься, мучишься вместе со Степаном — Ульяновым. Особенно сильны сцены «Чёрная река», смерть Стыря, разговор с Матвеем над разбитыми иконами и финал. <…> Интересно, необычно, сильно решена вся музыкальная часть <…> Нет в обычном представлении «музыки» — оркестра, звучащего в записи. Все скоморохи сами поюти

сами играют, кто на кандалах, кто на бубне, барабане, дудочке, брусках, а кто и просто выбивает ритм руками на полу авансцены. Это скоморошье действо цементирует весь спектакль. И Валерий здесь в качестве театрального яркого композитора заявил о себе во всю мощь. Так, сцена у гроба Стыря почти вся была решена, сочинена им» [Тамже, 210].

А вот что рассказывал Михаил Ульянов: «Я пришёл дать вам волю». Что же должно звучать в музыке при такой-то задаче? В первоначальном замысле естественно должна звучать русская мелодия. Но какая и как её выразить? Чудились скоморохи, которые бы взяли на себя миссию многолюдного восстания… Многолюдие!! Скоморохи! <…> Это совпадало с видением будущего спектакля — жёсткого, раздольного и песенного. Но какие они, скоморохи? <…> И когда мы получили согласие В. А. Гаврилина, мы несколько успокоились. И совсем уж были убеждены, что тема скоморошества была выбрана правильно, когда Валерий Александрович предложил такую ядрёную и в то же время такую задиристую и горькую музыку, что сразу стало ясно — мы нашли музыкальную тему спектакля. <…> Откуда-то из глубин народного песнопения, откуда-то из ключевой чистоты народных напевов возникла, наверное, музыка. И решилась с этой музыкой проблема массовок в таком многолюдном спектакле. <…> Скоморохи и был народ. Скоморохи в своих невиданных мелодиях и выражали народ и его мечту. Если говорить честно, то в спектакле самым сильным и убедительным была музыка Валерия Гаврилина. Тут было попадание в русскую музыку. Какие тревожные и какие-то барабанные, жутковатые переходы в мелодиях! И недаром большинство мелодий перешло в его знаменитые «Перезвоны» [42, 335].

В письме композитору режиссёр выражал своё восхищение и другой гениальной идеей: «Эта дудочка — добрая находка. Художнику (а скоморох тоже художник) вырвали язык, а он разговаривает дудкой! И плачет, и кричит, и поёт, и спорит, и т. д. своей дудочкой. Это неплохая чёрточка в спектакле. Может быть, тема дудки? Плач дудки?» [42, 337].

Записи этого спектакля, к сожалению не существует: сохранился только один видеофрагмент, созданный для фильма «Композитор Валерий Гаврилин». А ноты есть. В них зафиксированы, в частности, «Скоморошьи занавески» (в спектакле «Через сто лет в берёзовой роще» были, помнится, «Скоморошьи ходы»). Многие тексты и темы действительно перекочевали потом в «Перезвоны». Кроме «Дудочки» и песни «Смерть разбойника», например, тема «Дороги» (в спектакле это была «Вторая скоморошья занавеска» — «Сбоку шпаната и кобылки…»). Часть «Тарами-тарами» в «Перезвонах» стала называться «Ерунда», из разделов под названиями «Гуси-лебеди» и «Корона-венец» выросла «Страшенная баба», из ритма «Первой скоморошьей занавески» («Ложка гнётся») — тема «Весело на душе».

Другие же музыкальные темы к спектаклю «Степан Разин» («Чёрная река», «Ой вы, песни») были заимствованы из «Скоморохов». Из спектакля «Через сто лет в берёзовой роще» перешло «Церковное шествие» (в постановке по Коростылёву это был «Женский монашеский хор»). Кроме того, в представление по роману Шукшина была включена тема песни «Душевный разговор» (в спектакле она прозвучала в балалаечном варианте, а также стала основой «Третьей скоморошьей занавески» — «Раз случилася беда…»).

А ещё сохранились наброски с названиями «Нож в иконе», «Казнь», «Пляска после похорон» («Ладушки, ладушки, где были? У бабушки»), «Голубь (шуба)»… Уже по одним заголовкам можно понять, что музыка, по меткому выражению Ульянова, действительно была «ядрёной и горькой». «Споры идут. Критики пишут добрые рецензии, — писал режиссёр композитору 13 апреля 1979 года. — В театре на партучёбе продолжают долбать наш спектакль. А, нехай! Живёт спектакль-то!» [42, 339].

Примерно в то же время Гаврилин работал над музыкой к постановке по трагическому сочинению Валентина Распутина «Живи и помни».