Валерий Гаврилин

В один из февральских дней, когда столица была переполнена людьми, приехавшими на похороны Андропова, композитора пригласили на «Мосфильм» — познакомиться с новой кинолентой режиссёра В. Кольцова и написать к ней музыку. От этой работы Гаврилин отказался, зато в тот же вечер посмотрел на «Мосфильме» любительскую картину к 50-летию В. Шукшина, снятую в Вологде Анатолием Заболоцким — «Слово Астафьева о Шукшине».

Эта заочная встреча с великим Мастером именно во дни репетиций «Перезвонов» была будто бы неслучайной: Шукшин и Гаврилин ходили рядом, одними и теми же тропами, рассуждали на схожие темы, но в земной жизни так и не пересеклись. И вдруг — такой фильм! Пусть и любительский, но зато трогательный, настоящий — о деревне, о стариках, о их непростой жизни и одинокой, никем не замеченной смерти… Гаврилин плакал. Слишком понятны были ему эти сюжеты и образы. К тому же — кино с Астафьевым. В тот период Валерий Александрович продолжал ещё работу над «Пастухом и пастушкой». Это действо, как и «По прочтении Шукшина», вынашивалось очень долго.

После фильма вернулись домой (жили у Селивёрстовых), и неожиданно, ближе к ночи, позвонила из Ленинграда Ольга Яковлевна, сказала Наталии Евгеньевне, что у Томашевской умер муж.

Был он человеком огромной, светлой души. Очень любил Татьяну Дмитриевну. Именно от него она получила свидетельство о реабилитации своего отца, репрессированного при Сталине (Николай Дмитриевич в военное время служил в контрразведке, работал в КГБ). И Гаврилиным он тоже стал близким, они дружили семьями, всегда друг друга поддерживали. Конечно, Наталии Евгеньевне было бы очень непросто сообщить супругу такую новость. Понимая, что здоровье Валерия Александровича нестабильно, весть о смерти она скрыла. А утром сама поговорила с Татьяной Дмитриевной. Состояние её было тяжёлым, подавленным. Но решили композитора всё-таки перед концертом не беспокоить, повременить[204]

.

Концерт был назначен на 12 февраля. Цветов купить не получилось — вся Москва была перекрыта в связи со смертью генерального секретаря ЦК КПСС. Но в Большом зале консерватории, как и всегда на «Перезвонах», не осталось ни одного свободного места, и концерт прошёл с грандиозным успехом. «Были Г. Свиридов, Б. Чайковский, Р. Леденёв, В. Рубин, — вспоминает Наталия Евгеньевна. — Б. Чайковский в антракте шёл передо мной и кому-то говорил: «У него всё на грани, у другого это был бы провал, а ему всё доступно». Меня это как-то покоробило, а после второго отделения он пришёл к Валерию весь в слезах. После концерта пошли к Юре в мастерскую — там был небольшой банкет» [Там же, 308].

Потом, разумеется, снова потекли поздравительные письма и телеграммы. «Перезвоны» стали передавать по радио, хотели сокращать из-за недопустимости части под названием «Молитва», но автор никакие купюры не разрешил: «Я не против сокращённого исполнения в принципе, но только после того, как широкий круг слушателей познакомится с <сочинением > в концертах <…> До тех пор, пока сочинение не будет издано, никаких сокращений быть не может» [Там же, 311]. И всё равно симфонию-действо неоднократно транслировали в сокращении.

После концерта 7 апреля Гаврилин уже сам принимал все поздравления, а по поводу повторно пришедших композиторов (В. Наговицин, Е. Иршаи) сказал: «Я для них был чёрной костью. А теперь они поняли, что я-то, наверное, жил правильно, в моей музыке есть перспектива. И правильно сказал Свиридов, что это есть новое направление» [Там же, 319].

29 июня из Москвы приехал Селивёрстов и привёз нарисованную им в серо-голубых оттенках обложку партитуры «Перезвонов». В издательстве начались разговоры о том, что такую обложку в Горлите, вероятно, не примут: свеча, силуэт Христа, крылья птицы… Но решили всё-таки рискнуть.

Тем временем состояние здоровья стремительно ухудшалось (остеохондроз, арахноидит, ушной лабиринт…), перед каждым выходом из дома Гаврилин глотал таблетки, по ночам периодически случались приступы. Не помог даже отдых на даче. Поэтому на следующее исполнение «Перезвонов» (26 октября) он не поехал. Из Москвы звонили, поздравляли, присылали добрые письма и телеграммы, причём среди авторов было много незнакомых. Всего — более сорока писем. Композитор аккуратно сложил их, перетянул резинкой и на листочке подписал: «После премьеры «Перезвонов» 17 янв. (Л-д) и 12 февр. (Москва) 1984 г.» [Там же, 332].

Не смог он приехать в Москву и 4 февраля 1985 года: на концерт — принимать и передавать поздравления — отправились Наталия Евгеньевна и сын Андрей. Зато 17 апреля слушал свою симфонию-действо, не выходя из дома: передавали целиком по Центральному телевидению. Программа включала к тому же и фрагмент из фильма, где Гаврилин рассказывал о себе.

Вероятно, уже в то время постепенно начиналась домашняя «телевизионная» жизнь: поездки откладывались или отменялись, число таблеток увеличивалось, приступы становились обычным делом. И знаменитые «Перезвоны» всё чаще исполнялись без автора: его в зале не было.