Валерий Гаврилин

«Перезвоны» написаны с определённых художественных позиций <…> Скажем, в Средневековье, во времена Возрождения инструментальная музыка была, вообще-то, музыкой второго, третьего сорта. Главенствовали голос и хор. Человеческий голос подарил миру симфоническую, оперную формы. В старых учебниках композиции симфоническая форма называлась песенной. И это совершенно справедливо: все серьёзные музыкальные формы <…> все, включая симфонию, — песни. <…> истинная песня шире, глубже, драматичнее шлягера — это чаще всего однодневки. А теперь спрошу вас: что такое «Слово о полку Игореве»? Песня. Своеобразная, но песня. Далее, «Песнь о Роланде», «Песнь о Нибелунгах» и гомеровские поэмы — по сути своей, по эпической музыкальности — песни» [19, 188–189].

«Так как «Перезвоны» — сочинение о Шукшине, о его личности, о такой личности, как я понимаю, выдающейся и крупнейшей, являющейся средоточием всего самобытного и могучего русского, то мне и нужно было в этом сочинении собрать хотя бы по крупице всё, с чего начинался русский человек, и всё, что он прошёл за свой многодесятилетний путь и из чего он складывался.

Мы знаем, что такое «Поучение Мономаха», из каких песен составлено это «Поучение» — это священные песни. Вера наших отцов в нас в корнях наших сидит. И как бы ни хотели забыть это, заругать это, затоптать — ничего не сделаешь — это наш корень.

Из чего складывается характер русского человека? Из святого отношения к жизни, из мудрости, из веселья, из лукавства, из зла, из борьбы с самим собою, из любви и из некоторых фантазий, которые переживает почти каждый русский человек. Там, в «Перезвонах», есть момент сна, то, что может присниться русскому человеку, это «русский Элоизий», обетованный край мечты о том, чего не бывает на самом деле» [19, 312–313].

Многочастная песнь Гаврилина о русской душе, о жизни и смерти создавалась, как мы уже говорили, на протяжении семи лет. Он садился записывать только тогда, когда был уверен, что сочинил хорошо и окончательно — и, главное, что произведение обязательно будет исполнено. По этому поводу в одном из интервью Мастер отмечал: «У меня есть в моей работе маленький секрет: я могу не писать, но не могу не сочинять. Я ещё очень жалею бумагу. Живое дерево дороже неважного сочинения. Записывать сочинения меня стимулирует только исполнитель» [21, 313].

Об отдельных частях и их значении в драматургии целого Гаврилин упоминал довольно редко. Но некоторые высказывания сохранились. Например, к слову о сне и Элоизии (произошло от Элизиума — обители блаженных душ в мифологии Древней Греции) — из пожеланий В. Минину: «Здесь нужно в «баю-баю» перешибить кажущуюся длинноту ещё бóльшей длиннотой (дремотой). Настоящая дрёма, таять в этом уюте. То есть эту длинноту изъять длиннотой. Опьянить так, что в конце концов пусть это будет часть внутри части, зная, что это перелом всего сочинения» [Там же, 298].

И ещё: «Суть этого пения мужского развалистого (как пели казаки) в том, что каждый вступает, где когда может, то есть импровизация, вступают бессистемно, получается раздольное пение <…> «Весело на душе» — с точки зрения драматургии этот номер увязывает сочинение в нечто целое. Он должен быть мрачным, жёстким <…>» [Там же, 297–298].

Музыковед О. И. Доброхотова отдельно поинтересовалась, как создавалась знаменитая «Страшенная баба», что Гаврилин написал раньше — текст или музыку. Отвечая на этот вопрос, композитор ещё раз сформулировал ключевой метод своей работы: «У меня всегда сочинение звука и слова идёт одновременно, независимо от того, какая музыка — вокальная или нет. Я бы всю сочинённую музыку мог подтекстовать. Иногда даже слова вперёд рождаются. Георгий Васильевич Свиридов назвал такой метод рудиментом. В древности поэзия вся пелась. Это генетическое ощущение фольклора» [Там же, 313].

Не только «Страшенная баба», но и другие всем известные темы «Перезвонов» рождались сразу в союзе со словом, причём поэтические тексты симфонии-действа Гаврилин монтировал, объединяя разные источники. Это и стихи Альбины Шульгиной, и народные, и его собственные, написанные в духе народных. Исключения в этом ряду составляют строки из «Смерти разбойника» и из «Молитвы». Первые были заимствованы из Книги Иова («Боже! И зачем бы тебе не простить меня…»[206]), вторые — из «Поучения» Владимира Мономаха («Зачем печалишься, душа моя?..»).

Многие темы и связанные с ними стихотворные тексты появились в сознании Мастера задолго до рождения «Перезвонов». Так, в интервью 1984 года он рассказывал: «Сейчас в театре я не работаю, а раньше я брался за спектакли только тогда, когда у меня уже был музыкальный материал. <… > Я пришёл к Ульянову уже с музыкальными заготовками. Зародыши интонаций во мне уже были. Я смотрел фильмы Шукшина, я читал его роман «Я пришёл дать вам волю» [21, 315].