Валерий Гаврилин

Одним из первых в коллекции появилось собрание сочинений Генриха Гейне (до этого у Гаврилина уже была одна книга стихов немецкого автора: он взял её в школьной библиотеке, да так и не вернул). Валерий Александрович очень любил и постоянно изучал не только его стихи, но и прозу. Этот поэт, впервые открытый ещё в детские годы в связи с написанием «Красавицы-рыбачки», сопровождал композитора всю жизнь: в творчестве Гейне Гаврилин находил ответы на многие волновавшие его вопросы.

То же можно сказать про Льва Толстого (Валерий Александрович мог цитировать наизусть целые страницы из его сочинений), Глеба Успенского (к сожалению, опера по Успенскому «Повесть о скрипаче Ванюше, или Утешения» так и не была записана её создателем), отчасти и про Бориса Шергина, который «занимал особое место в жизни Валерия <…> Жизнь самого Шергина, его общение с М. Д. Кривополеновой[111]

, его рассказы, особенно дневники, были для него примером, нравственной опорой. Образ жизни поморов, их отношение к народному творчеству, образованность — всё оставляло глубокий след в душе Валерия» [21, 97].

Со времён кабинета в Купчине библиотека Гаврилиных росла и ширилась ежедневно. Гости этого дома могли найти в книжных шкафах всё, что душе угодно: Гоголя и Пушкина, Чехова и Салтыкова-Щедрина, Шукшина, Шолохова и Леонова, Абрамова и Астафьева, Белова и Распутина, Пикуля и… Некоторых авторов Гаврилин называл «авторами второго плана» (например, С. Терпигорева, В. Слепцова, В. Нарежного и др.), но всё равно покупал их сочинения, «чтобы знать хорошо окружение, «букет», из которого произрастали писатели первого плана» [21, 96].

Была в доме и философская, и научная, и православная литература. Очень долго, например, Гаврилин искал книгу протоиерея Николая (Гурьянова) «Слово жизни. Духовные стихи и песнопения». Ездил по разным церковным лавкам — и ближним и дальним. В итоге купил на Гутуевском острове в храме Богоявления — и был несказанно рад этой находке.

«Много лет выписывался журнал «Наука и жизнь». Валерия всё интересовало, широта интересов была огромна. Ну зачем, казалось бы, ему знакомиться с теорией Н. А. Козырева (профессора Пулковской обсерватории) о том, что источником звёздной энергии является движение времени? Не раз и мне, и знакомым он излагал эту теорию, был очень увлечён, часто говорил об этом со своими знакомыми так, будто они тоже это знают. И недоумевал, почему они не реагируют должным образом.

Историческая библиотека была у меня, он чувствовал, что не очень силён в истории, и часто задавал мне вопросы. Но потом мы поменялись ролями: он уже знал больше меня. Он составлял синхронные музыкально-исторические таблицы, из которых видно было, какие музыкальные произведения создавались и какие исторические события происходили в одно и то же время в разных странах. В таблицу были включены Италия, Франция, Австро-Венгрия, Германия, Польша, Чехия, Россия.

Самыми последними приобретениями библиотеки были: собрания сочинений Гёте, роман венгерского писателя Жолта Харшаньи «Грёзы любви» (о Ференце Листе), «Неизвестная Оптина». Но эти книги он уже не успел прочесть» [21, 98–99].

И, конечно, Гаврилин всю жизнь покупал пластинки — приобрёл их 385. Можно себе представить, с каким наслаждением, вернувшись домой с работы, усаживался он в кресло или за рояль, ставил пластинку и открывал старинные, у букинистов купленные ноты. В этот момент всё другое будто бы исчезало — ни улиц, ни соседей, ни разговоров. Он с головой погружался в мир искусства, и созданная им атмосфера кабинета только способствовала этому. Ничего лишнего: библиотека, инструмент, а главное — необходимая композитору тишина.

Но вот последняя-то и подвела. В доме была плохая звукоизоляция. И соседка, услышав однажды игру на рояле, вышла на балкон и стала стучать кочергой по наружному подоконнику кабинета. Музыка мешала ей (причём уже в девять вечера). И зря Наталия Евгеньевна уверяла, что Гаврилин имеет право играть до одиннадцати, ответом было — «Поезжайте жить в отдельный дом». Валерий Александрович очень переживал, старался играть как можно тише и только в дневное время. Но звонкие удары соседской кочерги продолжались.

В придачу к этому отчётливо проявились другие «плюсы» купчинской квартиры: телефона нет, метро нет, автобусы перестают ходить рано. Гаврилину же нужно допоздна быть в театре (он тогда писал музыку для ТЮЗа по пьесе Р. Погодина «500 000 022»), «Однажды он пришёл во втором часу ночи, по щиколотку в грязи, так как ему пришлось пешком идти от улицы Типанова до Будапештской. Я нервничала: сын в больнице, муж когда придёт — неизвестно, сижу в отдельной квартире, дом стоит как на юру, ветер так завывает, что тоска смертная. В очередной приезд мамы жалуюсь ей: «Я так больше не могу». А она мне: «Валерий к кому идёт в ночи? К тебе. Так радуйся этому, а не стони!» Так она мне преподала ещё один урок семейной жизни» [21, 100].