Имелись у квартиры свои безусловные плюсы. Прежде всего местоположение: Ольга Яковлевна рядом, детский сад — тоже. Но вскоре отчётливо обозначился и главный минус: воскрес и во всеуслышание заявил о себе кошачий запах. Ежедневное мытьё полов не спасало. На помощь пришли ученики Гаврилина из Дома народного творчества (он несколько лет вёл на общественных началах кружок композиции). «Это были солидные — от 50 до 80 лет люди разных профессий, — рассказывает Наталия Евгеньевна. — Доктор Г. Я. Крейзберг, инженеры В. И. Клестов, Г. В. Бру-сянин, полковник А. Г. Ширшов, хормейстер И. И. Кусов. Они с большим уважением и нежностью относились к Валерию. Узнав о наших «кошачьих» мытарствах, стали деятельно нам помогать» [21, 107].
Из всех предложенных химических составов сработало одно-единственное, выбранное Крейзбергом. Но на следующий год Гаврилины снова предприняли ремонт (решено было всё-таки сделать из одной комнаты не три, а две и поставить перегородку до потолка). Рабочие стали пилить пол для установки перегородки — и кошачий запах опять всплыл со всей душераздирающей очевидностью: начался новый этап борьбы…
А тем временем Гаврилину необходимо было ненадолго уехать из города на Неве. В январе вместе
Истинное положение вещей Гаврилин, разумеется, отразил в обращениях к более узкому кругу читателей, то есть в письмах к семье. Родным он сообщил, что целый день пробыл в Москве, ездил в фольклорную комиссию и слушал уникальные записи певицы, которую москвичи отыскали в Смоленске. Отметил, что Волгоград прекрасный город, с Саратовом не сравнить. Одно из писем завершалось словами: «Ваш милый, симпатичный папа Валерик Гаврилин. С подлинным верно — член правления ЛОССК В. Гаврилин. Совершено в г. Саратове, в гостинице «Волга», в номере № 60, 25 числа января месяца сего года. Примечания: без примечаний. Дополнения: привет от М. Бялика» [21, 110].
Печать Валерий Александрович нарисовал сам в виде нотки. В центре значилось: ЛОССК, М. П., и чуть ниже: Г.Р.М. — В.А.Г. А по кругу — расшифровка загадочных букв: «В. А. Гаврилин — гордость русской музыки».
И вот, собственно, о том, что происходило на самом деле: «Фестиваль проходит вяло, посещаемость отвратительная <…> Люди здесь неприятные, чванливые. Простой народ, как и всюду, впрочем, необычайно привлекателен <…>. Мои собственные концерты — сплошная фикция. В программе кроме меня ещё пятеро «мальчиков» — Адмони, Чернов, Евлахов, Слонимский, Баснер. Каждый вытянул у себя для этого концерта по десятикилометровому опусу, а я, как всегда, последняя спица в колеснице. <…>
27-го концерт (та же программа) в филармонии, но начало почему-то в 17 часов. Может, я отстал от жизни, может, из моего поля зрения выпали какие-нибудь последние решения государственной важности, в свете которых по пятницам люди работают до 16 часов, а с работы делают «топы-топы» прямо в театр. Как я и предвижу, народу в таком концерте будет ноль, внимания — столько же. Впрочем, и презрения не будет».
И ещё: «Сегодня в концерте детской музыки принял участие Эдик Хиль. Афиши были такие: КОНЦЕРТ детской музыки, участвует ЭДУАРД ХИЛЬ и др. Народу набилась тьма. Мальчики и девочки были совсем «ранние», годков эдак по 17–20. А Хилю полагалось спеть одну-единственную песенку, да и та — «Чик-чирик, скачет воробей, он у нас хороший, ты его не бей». Музыка композитора Ельчевой. В общем, скандал был в 500 000 022 раза больше этого бедного воробья. Всё-таки как иногда жестоко мы позволяем себе обращаться с пернатыми! Больше писать не могу. Слёзы из глаз».
31 января — заключительные новости из Волгограда: «У меня всё хорошо. Концерты прошли успешно. На всех трёх побывало человек 120. Герой фестиваля — Эдик Хиль <…> Я очень без вас скучаю и выеду 2-го числа» [21, 110–111].
В общем, фестиваль прошёл не блестяще. А по возвращении в Ленинград Гаврилин приступил к новой серьёзной работе в театре.
Снова ТЮЗ, спектакль «После казни прошу…» В основе — драматическое повествование в документах В. Долгого, постановка З. Корогодского, его ассистентом был Л. Додин.
Как раз во время совместной работы началась переписка и дружба Гаврилина с совсем молодым тогда, а впоследствии знаменитым режиссёром. Вот одна из телеграмм той поры Льва Абрамовича Додина Гаврилину: «Фредерику Шопену = Благодарю обильную корреспонденцию рад что помните подробности при встрече обнимаю = ваш Мейерхольд» [42, 253].