Валерий Гаврилин

Конечно, очень много гуляли. Ходили и в лес, и по окрестностям, и в заброшенное, когда-то богатое село Скарятино, и на Чудское озеро. Маленький Андрей бóльшую часть пути проделывал на плечах у отца. Домой возвращались уставшие и счастливые, иногда с ведром ягод или грибов — подосиновиков, подберёзовиков, маслят. И каждый раз Гаврилин радовался этим прогулкам, будто вновь оказался он где-то вблизи родного Воздвиженья, а кругом — раздолье, покой, солнечная зелень…

Весной 1965 года обнаружились первые серьёзные проблемы со здоровьем — была диагностирована болезнь, которая не давала композитору покоя всю оставшуюся жизнь. «У него начались головные боли, и он стал плохо слышать на одно ухо. Опять «добрый ангел» Сарра Яковлевна устроила его в Нейрохирургический институт им. Поленова. Валерий покинул институт с диагнозом «арахноидит мостомозжечкового угла». Это воспаление нервной оболочки головного мозга, а воспаление именно в этом месте нарушало равновесие. И часто, когда мы гуляли по набережной и я держала его под руку, я чувствовала, как мы незаметно приближаемся к парапету — приходилось возвращать его в прежнее положение» [421, 83–84].

Врачи прописали полный покой и отдых. Гаврилины, проигнорировав первую часть рекомендации, надели спортивные костюмы, взяли рюкзаки и поехали на Байкал. Зачинщиками этого мероприятия были подруга Наталии Евгеньевны и её муж.

Боковые полки, всего один работающий туалет и невыносимая жара — так ехали до Новосибирска. Решено было смотреть Академгородок и купаться в Обском море, что и предприняли с великой радостью: «Мы, как дети, барахтались, обливали друг друга, кувыркались, хохотали от счастья. Ночь настолько была тепла, что мы, расстелив палатку на песке, подложив под головы рюкзаки, так и проспали до рассвета» [21, 85]. А после стирки и повторного купания двинулись дальше.

В Иркутске женщины переночевали в общежитии пединститута, а мужчины остались на вокзале. Там Гаврилин познакомился с музыкантом, у которого родные жили в Слюдянке, на берегу Байкала. Он пригласил остановиться у них, и ленинградские гости приняли это приглашение.

И вот, наконец, Байкал. Родственники музыканта — в гостях на свадьбе, а деревенские ребятишки с любопытством рассматривают городских путешественников. Потом сбегали, позвали хозяев дома: «Они радушно пригласили нас в дом и сразу же стали накрывать на стол. Угощение было отменное и непривычное: мясо горного барана, настойка зелёного цвета на травах. Валерий сразу поинтересовался, а есть ли омуль. В ответ мы услышали горькое повествование о том, что Хрущёв продал половину Байкала чехам, а «рыба почему-то не разбирает границ» и ушла на ту половину (видимо, чехи хорошо её подкармливали). <…> Хозяева, поговорив с нами о житье-бытье, стали готовить нам ночлег. Извинялись, что не могут нам предложить ничего, кроме пола в другой комнате. Расстелили нам одеяло, дали подушки, бельё. Валерий не переставал восхищаться: «Подумайте, какие люди! Незнакомых так приняли, накормили и спать уложили» [21, 86].

На следующее утро было путешествие по Байкалу на моторной лодке. «А вода-то холодная, ядрёна мать!» — сообщил Гаврилин, нырнувший в озеро. Он быстро вернулся в лодку, но потом очень гордился своим покорением ледяного Байкала, любил об этом рассказывать.

И ещё ходили на остров Шаманку, где, по преданию, жил шаман, любовались гигантскими ромашками и бабочками. А на следующее утро поехали в местечко Анчук на реке Иркут, и там уже поставили палатки. Отдыхали как настоящие туристы — собирали смородину, варили уху на костре. Так продолжалось три дня, а на четвёртый жара сменилась проливным дождём, и вступил в свои права знаменитый в тех краях гнус. Туристы спасались от него, сидя возле костра, но и это не слишком помогало. На другой день русло реки переполнилось — вода поднялась почти до уровня берега. Гаврилины решили уезжать[109]

.

«Для Валерия такое путешествие оказалось тяжёлым: носить рюкзак ему было трудно из-за его заболевания; кроме того, когда он долго не мог сочинять, это его нервировало, и ему хотелось скорее вернуться к привычной жизни, к роялю. Но всё равно было много новых впечатлений, о которых он, с присущей ему иронией по отношению к себе, рассказывал своим друзьям, родным» [21, 88].

В то же время настойчиво напоминала о себе ещё одна обязанность — учёба в аспирантуре. Необходимо было, как и в консерваторские годы, выдавать произведения в определённые, установленные учебными планами сроки. Естественно, метод работы Гаврилина, при котором каждое сочинение долго вынашивалось, многократно выверялось и уточнялось до самой мельчайшей детали, не позволял ему подчиняться заранее утверждённым датам. Да и зачем они нужны были художнику вполне состоявшемуся, в портфеле которого уже имелась «Русская тетрадь»? Не случайно Валерий Александрович говорил, что аспирантура мало что может ему дать.