Валерий Гаврилин

Решение об уходе зрело постепенно. Так, после поездки на Байкал в письме тёще он сообщает, что в аспирантуре всё-таки остаётся, а в училище будет работать шесть часов в неделю. Но потом перевесили иные мысли, которые, кстати, тоже имели прямое отношение к творческому кредо: «Количество написанного не обязательно переходит в качество (Грибоедов) // Ни дня без строчки. День кончился. Надо записать строчку. Записал» // «Легче жить, работая для отчёта, чем для дела» [20; 21, 148, 192].

В итоге из аспирантуры Гаврилин ушёл, официальная причина — «по состоянию здоровья». И это тоже было правдой, поскольку самочувствие его явно оставляло желать лучшего.

Общение с Евлаховым не прекратилось: конфликтной ситуации удалось избежать. Орест Александрович даже обещал похлопотать об устройстве Гаврилина на работу в консерваторию, правда, так и не добился на этом пути успеха. Но важно другое: преподаватель по специальности, отношения с которым порою складывались не просто трудно, но в высшей степени драматично, в результате признал и ярко индивидуальный стиль Гаврилина, и его полную самостоятельность в искусстве. Так, в одном из ответных посланий на письма Валерия Александровича он отмечал: «Очень приятно было читать о Вашей принципиальной позиции в вопросах искусства. Я верю в Вашу убеждённость и желаю Вам самых больших успехов в творчестве!» [21, 89].

И успехи, конечно, были — причём не только в творчестве, но и в педагогике, и в науке. Гаврилин продолжал преподавать в училище и занимался расшифровкой фонограмм в фольклорном кабинете: работал там лаборантом весь 1966 год.

Наталия Евгеньевна преподавала историю в школе, часть денег они с супругом ежемесячно высылали сыну в Сланцы. «Всё как будто было хорошо, но что-то в наших отношениях стало разлаживаться. Валерий первый почувствовал это и однажды поздним вечером решительно сказал: «Завтра же поедешь в Сланцы и заберёшь Андрея». — «А как же мы устроим его в детский сад?» — «Я сам буду его устраивать».

И устроил: ходил в Союз композиторов за ходатайством, потом и к директору Малого оперного театра Б. И. Загурскому, чтобы Андрея приняли в детский сад Малого оперного театра» [21, 90].

1966 год принёс великие перемены: благодаря стараниям Н. Л. Котиковой Гаврилины наконец получили своё жильё. Валерий Александрович отправил супруге, отдыхавшей вместе с сыном в деревне Переволок, срочную телеграмму: «Выезжай немедленно, получен ордер на квартиру» [21, 91]. И Наталия Евгеньевна, прихватив полное ведро брусники, помчалась в Ленинград — организовывать долгожданный переезд.

На тот момент квартира быта не просто желанной — она была остро необходимой. Дело в том, что в доме на Фонтанке начинался капитальный ремонт, и жильцов расселяли. Гаврилиным выделили две крошечные комнаты в общежитии с коридорной системой: на весь этаж — один туалет, одна умывальная и общая кухня. Семейное имущество было отнюдь не богатым, но уже имелся свой рояль «Беккер», купленный на деньги от издания «Немецкой тетради». Инструмент занял почти всю «большую» комнату, под него положили матрас для возможных гостей. А в другой комнатёнке разместили оставшиеся вещи. И вдруг — не общежитие на Пороховых, а новая двухкомнатная квартира в Купчине!

«Помню, как Валерий гордо восседал в кузове грузовика: в руках держал швабру, а в ногах у него стояло ведро. Стали мы обживать свою новую квартиру. Ну и что, что комнаты смежные! Дальняя — поменьше — сразу же отдаётся под кабинет Валерия, там же мы спать будем, а другая — побольше, 15-метровая, — «гостиная», и место для моих занятий, и спальня сына за шкафом.

Лето, прекрасная погода, рядом яблоневый сад, простор. Телефона нет, но об этом как-то сейчас не думается. Автобусы — один до Московских ворот, а другой — до метро «Парк Победы», но через железнодорожный проезд, однако чем это обернётся, мы тоже пока не знаем. <…> В первую очередь Валерий занялся кабинетом, и это так было всегда и при последующих наших переездах с квартиры на квартиру. До глубокой ночи спать не ляжем, пока не будет найдено нужное место для рояля и не будут расставлены все ноты и книги. Все ноты помещались тогда на небольшом стеллаже» [21, 92].

Кабинет всегда служил Валерию Александровичу не просто «временным пристанищем», помещением для работы, — это был его особый мир. Сначала он определял место нотам, затем развешивал по стенам портреты — первые (в Купчине) были вырезаны из журнала «Советская музыка» и аккуратно наклеены на картон. Потом появились и другие, например Шостаковича (работа художника В. Ефимова), Свиридова (в разных вариантах). И, конечно, Шуберта, Шумана, Салманова, Гейне, Шукшина… Позже — фотографии близких по духу писателей: Астафьева, Распутина, Белова.